|
|
Образ женщины-творца в поэзии А.А.Ахматовой1. СОДЕРЖАНИЕ: ВВЕДЕНИЕ 3 Образ "Царскосельской музы" в поэзии А.А.Ахматовой 10-20 х г.г. 6 2. Образ "Музы плача" в поэзии А.А.Ахматовой 20-40 х г.г. 11 Образ Памяти как творческой силы в поэзии А.А.Ахматовой 40-60 х г.г. 20 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 28 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 31 ВВЕДЕНИЕ В дневниковых записях А.А.Ахматовой сохранилась такая запись: "X. спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда - совсем легко, а когда не диктует - просто невозможно" В стихотворении "Творчество", открывающем цикл "Тайны ремесла", говорится о том же поэтически исчерпывающе: Но вот уже послышались слова И легких рифм сигнальные звоночки,- Тогда я начинаю понимать, И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь. Как будто все ясно и действительно "просто": если "кто-то диктует", то одолевать уже ничего не приходится, надо только уметь дождаться этой божественной диктовки и расслышать "настоящую строку". По мере углубления в постепенно открывающуюся таким образом мастерскую поэта, особенно в рукописи, рассеянные по записным тетрадям и отдельным листкам, в разновременные законченные и незаконченные автографы одних и тех же стихотворений, во все эти бесчисленные варианты, вставки, замены, когда видишь то тут, то там следы колебаний и возвращений к написанному,- можно ясно представить себе, как на самом деле не "просто" бывало иногда Ахматовой расслышать свою "настоящую строку", чего ей это подчас стоило. Прибавьте к тому, что в конце концов состоялось как нечто вполне завершенное и вылилось на страницы ее книг, все то, что так и осталось в набросках, отрывках, недописанных строфах, обозначенных иногда только рифмами, а то и просто рядами точек или черточек, все не записанное ею в свое время по разным причинам и потом оказавшееся "полузабытым, полувспомненным", "полупотерянным, полунайденным", как все это называла иногда на полях своих рукописей Анна Андреевна; наконец, все то, что еще остается неопубликованным,- и вы поймете, что значит для человека, всю жизнь любящего ее поэзию, возможность войти в этот сокровенный и по-своему таинственный мир ее поэтических "трудов и дней". Обе эти ипостаси лирики Ахматовой в совокупности своей, мне кажется, ведут к чему-то первостепенно важноу в ее творческом облике, хотя, конечно, не охватывают всей его сложности и далеко не все определяют в его развитии, не говоря уже о той внутренней "тайне", не поддающейся никакому анализу, даже авторскому, той "тайне" стихотворчества, без которой Ахматова вообще не представляла себе настоящей поэзии Одно, словно кем-то встревоженный гром, С дыханием жизни врывается в дом, Смеется, у горла трепещет, И кружится, и рукоплещет. Другое, в полночной родясь тишине, Не знаю откуда крадется ко мне, Из зеркала смотрит пустого И что-то бормочет сурово. А есть и такие: средь белого дня, Как будто почти что не видя меня, Струятся по белой бумаге, Как чистый источник в овраге. А вот еще: тайное бродит вокруг - Не звук и не цвет, не цвет и не звук, Гранится, меняется, вьется, А в руки живым не дается. Но это!.. по капельке выпило кровь, Как в юности злая девчонка - любовь, И, мне не сказавши ни слова, Безмолвием сделалось снова. И я не знавала жесточе беды. Ушло, и его протянулись следы К какому-то крайнему краю, А я без него... умираю. Вспоминая эти строки, страшновато переступать порог творческой мастерской поэта, чтобы вновь и вновь перелистывать совсем не предназначенные для постороннего глаза черновые рукописи. Разве что только для того, чтобы, заранее отказавшись от "концепций", поделиться своими наблюдениями, а подчас и некоторыми находками, с теми, кому дорога поэзия Анны Ахматовой. Чем ближе, чем подробнее знакомишься с поэтической мастерской Анны Ахматовой хотя бы только в одном, выбранном для данной работы направлении, тем яснее становится, что значит для нее "настоящая строка", "одна из сотых интонаций", точность слова, стоящего "в строке ; на своем месте, как будто оно там уже тысячу лет стоит".Это видно иногда не только в том, как она переплавляет заново уже созданное ею целое стихотворение, но и в ее работе над отдельной строкой, порой даже над одним только словом. В сущности, это не что иное, как ее работа над образом, когда образ не "диктуется" ей сразу, как нечто не-; прорекаемое и уже навек неизменное. А таких случаев у нее бывало немало, судя по черновым ее записям и даже иной раз по изменениям в уже изданном и переизданном тексте. Разумеется, внутри каждого из этапов существовали свои, внутренние циклы душевного и художественного развития, но если исходить из максимально крупных отличительных особенностей, то вернее говорить именно о трех основных этапах, через которые прошла творческая судьба этого художника. 1. ОБРАЗ "ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ МУЗЫ" В ПОЭЗИИ А.А.АХМАТОВОЙ 10-20 Х Г. Г. С Царским Селом жизнь и творчество Анны Ахматовой связаны нерасторжимо и, кажется, навеки. Об этом пишут все ее биографы, освещая начало ее пути. "Царскосельской Музой" назвала ее Марина Цветаева в одном из обращенных к ней стихотворений 1916 года. С Царским Селом связано в поэзии Анны Ахматовой нечто еще гораздо более важное: здесь родился в ее стихах образ ее Музы. Придя к ней однажды, чуть ли не на пороге между детством и юностью, она с тех пор живет в ее стихах. Это не общая Муза всех поэтов мира, а только ее Муза, ни на чью другую не похожая, и уж, конечно, отнюдь не мифическая богиня, не Эрато, не Полигимния. Однако, в какую бы земную видимость она себя ни облекала, Муза Ахматовой всегда остается для нее явлением таинственным, надмирным или из другого мира к ней приходящим ("А в небе заря стояла, // Как ворота в ее страну"). Это явление творческой благодати, воплощенное в пленительно-прекрасный женский облик, в женскую жизнетворящую ипостась (мировая поэзия знает и другую, мужскую ипостась творческого духа; она была знакома, например, Марине Цветаевой,- Ахматовой она совершенно чужда). Она знает свою Музу в лицо, узнаёт ее в любом преображении, даже в самом обманчивом, даже, с годами, в искаженном. Муза к ней прилетает, откуда-то "слетает утешать" по ночам, а может и просто прийти, остаться, чтобы тут же ее и покинуть, чтобы потом возвратиться вновь, только иногда после долгих лет напрасного ожидания. У нее свой "нрав", поначалу даже неожиданно веселый , но чаще печальный; потом она надолго станет Музой Плача. С ней можно вступить в разговор, можно ее о чем-то спрашивать, в чем-то ей клясться, о чем-то молить. А она отвечает, что-то мудро угадывает, от чего-то предостерегает, смеется, лукавит, пророчит - или молчит, и это самое страшное для поэта. Ведь это Муза награждает его высшим даром - "пречистым словом", "священным глаголом". Но она может однажды подсказать свое слово голосом "еле слышным", отнять "блаженство повторенья", обречь на немоту, от которой освобождение приходит не скоро. Большего несчастья для поэта нет и быть не может, потому что этот божественный дар предназначен ему не для себя, он подлежит расточению, неизбежно страдальческому и блаженному раздариванию другим.1 В этом для Ахматовой всегда был смысл и дух творчества, какой бы отклик оно ни встречало. Впервые образ Музы появляется в книге "Вечер", в стихотворении, так и озаглавленном - "Музе". И сразу, с первой же строчки, небесная гостья с "ясным и ярким взглядом" названа сестрой: "Муза-сестра заглянула в лицо..." Так просто, через дефис. С такой же естественностью, с какой Пастернак через несколько лет назовет свою книгу стихов "Сестра моя - жизнь". И то и другое - впервые в русской поэзии. А в конце стихотворения Анны Ахматовой, кажется, ей самой, а не ее лирической героине "скажут, смеясь, зеркала: "Взор твой не ясен, не ярок..." Не потому ли, что Муза обрекла ее на одиночество? Пройдет год, и в следующем сборнике - "Четки" - Муза, даже не названная этим именем, но все равно с первых строк узнаваемая, так и останется "сестрой" поэта. Но предстанет она в еще более таинственном и совсем необычном облике: чуть ли не двойника, чуть ли не заместительницы. Для Ахматовой Муза всегда-"смуглая". Словно она возникла перед ней в "садах Лицея" сразу в отроческом облике Пушкина, курчавого лицеиста-подростка. Не чувствуя ориентиров, не видя маяков, едва удерживая равновесие напряжением всей своей незаурядной воли, Анна Ахматова, судя по всему, полагалась главным образом на тайную и могучую интуитивную силу художественного творчества, которое в этот период, как никогда, казалось ей чуть ли не единственной незыблемой ценностью, невозмутимо существовавшей посреди неустойчивой земли. И печальная Муза моя, Как слепую, водила меня,- признавалась она в одном из стихотворений 1914 года. В "Белой стае" много стихов, посвященных Музе, тайной и могучей власти искусства. Эта власть в представлении Ахматовой обычно исцеляющая, она способна вывести человека из круга обступивших его мелких интересов и страстей, подавленности и уныния на высокие солнечные склоны прекрасной и мудрой жизни. Надо лишь суметь отдаться искусству, его божественному тайному зову, влекущему из низменностей и болотных испарений в разреженно кристальный воздух высоких помыслов и величавых дум. Таким воздухом, конечно, труднее дышать, но мир сквозь него видится яснее и подлиннее. Характерно в этом отношении стихотворение "Уединение", написанное в 1914 году: Так много камней брошено в меня, Что ни один из них уже не страшен, И стройной башней стала западня, Высокою среди высоких башен. Строителей ее благодарю, Пусть их забота и печаль минует. Отсюда раньше вижу я зарю, Здесь солнца луч последний торжествует. И часто в окна комнаты моей Влетают ветры северных морей, И голубь ест из рук моих пшеницу... А недописанную мной страницу - Божественно спокойна и легка, Допишет Музы смуглая рука. Некоторые стихи "Белой стаи", посвященные искусству, его роли и назначению, свидетельствуют о том, что, хотя она и была в те годы далека от понимания социальной природы искусства, все же мысль о существовании моральных обязательств художника перед обществом уже и тогда настойчиво входила в ее творчество: Нам свежесть слов и чувства простоту Терять не то ль, что живописцу - зренье, Или актеру - голос и движенье, А женщине прекрасной - красоту? Но не пытайся для себя хранить Тебе дарованное небесами: Осуждены - и это знаем сами Мы расточать, а не копить. В удивительном даре превращать крупицы самой обычной жизни в драгоценный слиток поэзии и заключается, то новое, что принесли с собой первые сборники ахматовских стихов: "Вечер" (1912), "Четки" (1914), "Белая стая" (1917), "Подорожник" (1921), "Anno Domini" (1921). Иди один и исцеляй слепых, Чтобы узнать в тяжелый час сомненья Учеников злорадное глумленье И равнодушие толпы. От этого стихотворения (с его жертвенным одиночеством и противопоставлением поэта и толпы) еще очень далеко до позднего цикла "Тайны ремесла" с его обращенностью к "другу-читателю", и все же в нем, как в семени, уже заложены некоторые стороны ахматовской эстетической программы. Наряду со свежестью слова и простотой выражения сюда входит, как мы видим, и чувство моральной ответственности художника перед современниками. Это следует особо подчеркнуть2. 2.ОБРАЗ "МУЗЫ ПЛАЧА" В ПОЭЗИИ А.А.АХМАТОВОЙ 20-40 Х Г.Г. С годами тема Музы видоизменялась Муза ушла по дороге, Осенней, узкой, крутой, И были смуглые ноги Обрызганы крупной росой. Я долго ее просила Зимы со мной подождать, Но сказала: "Ведь здесь могила, Как ты можешь еще дышать?" "Муза ушла по дороге. . ." Муза ступает по реальной земле, по осенней, узкой, крутой дороге. Ноги-смуглые, обрызганы росой. В другом стихотворении Муза-в дырявом платке. Соблюдены все законы деталировки в полном согласии с пластическим и драматическим началом. Когда-то в разговор с лирическим героем вступали кроме человеческих голосов зеркала, деревья, лесные чащи. Теперь ведет разговор Муза. Но обступают собеседников вполне земные обстоятельства (есть даже просьба к Музе-подождать "до зимы"). "Веселой Музы нрав не узнаю; она глядит и слова не проронит, а голову в веночке темном клонит, изнеможенная, на грудь мою". Диалога нет. Но есть излюбленный поэтом жест. Мариэтта Шагинян писала об Ахматовой начала двадцатых годов. Она отнеслась к ней как к живому, развивающемуся, противоречивому в своей живой сложности явлению, далекому от окаменелой итоговости. Шагинян, в частности, отмечала, что автор стихов, собранных в этом сборнике, "находится в том смутном периоде"3,который характерен "множеством разнородных симптомов", и что нельзя с определенностью сказать, что именно ждет нас дальше. По ее мнению, из отрицательных симптомов, мешавших плодотворному развитию, надо было прежде всего назвать возникновение реминисценций, повторений, отзвуков и вариантов, идущих из прежнего творческого опыта. Это было верное и своевременное замечание. Известно, что наибольшую опасность для поэта представляют его эпигоны. Эксплуатируя открытый образ, тему или интонацию, они покрывают первозданный поэтический опыт густой коррозией бездарности. Так, например, некоторые "блоковские" метафоры, тысячекратно повторенные затем в стихах слабых подражателей, кажутся теперь банальными и у самого Блока. Появление Ахматовой вызвало к литературному полусуществованию целые толпы говорливых и неумеренных копиисток. Они примеряли к себе ее шаль, но она им обычно была тяжеловатой, словно и впрямь каменной, украшали волосы прославленным у Блока ахматовским "красным розаном", отпускали до самых бровей по-ахматовски незавитую челку, пробовали ее походку и .неустанно говорили и говорили ее раздельным, суровым и страстным голосом. Я научила женщин говорить... Но, боже, как их замолчать заставить! Однако и сам поэт ни в коем случае не должен становиться эпигоном самого себя. С конца тридцатых годов очеловеченный образ Музы появляется реже. Обновляя традиции русской классики, Ахматова вникает, вглядывается, вслушивается в самый процесс творчества. Они летят, они еще в дороге, Слова освобожденья и любви, А я уже в предпесенной тревоге, И холоднее льда уста мои. Но скоро там, где жидкие березы, Прильнувши к окнам, сухо шелестят, Венцом червонным заплетутся розы, И голоса незримых прозвучат. А дальше - свет невыносимо щедрый, Как красное горячее вино... Уже душистым, раскаленным ветром Сознание мое опалено. "Они летят, они еще в дороге. . ." С тридцатых годов лирический герой Ахматовой полностью сливается с автором. Я-это сам поэт. И характер, проглядывающий сквозь любовную лирику, сквозь признания, раздумья и излияния,-это характер самого поэта. Вплоть до последнего дня жизни стихи Ахматовой выстраиваются в длинный монолог. Монолог-автопортрет. Монолог, открывающий нам характер огромного духовного потенциала. Исповедь и беседа, монолог и диалог стали неразлучны. Это уже новая черта поэтического облика Ахматовой. "Там те незнакомые очи до света со мной говорят". С великолепной поэтической свободой переведены в количественный план и умножены явления, не поддающиеся счету: "и сколько там сумрака ночи, и тени, и сколько прохлад". И это неожиданное введение меры в явления неизмеримые как-то перекликнулось с мотивом познания непознанного. Прежняя лирика отличалась почти замкнутой сосредоточенностью, самоуглубленностью. Ахматова-мы это знаем-всегда ценила житейские реалии. Но они служили подробностями, были земным фоном. Поэтический центр тяжести тяготел не к ним. Теперь же судьбы, идущие в отдалении, властно вторгаются в сознание поэта. Любовная лирика Ахматовой двадцатых-тридцатых годов в несравненно большей степени, чем прежде, обращена к внутренней, потаенно-духовной жизни. Ведь и сны, являющиеся у нее одним из излюбленных художественных средств постижения тайной, сокрытой, интимной жизни души, свидетельствуют об этой устремленности художника внутрь, в себя, в тайное тайных вечно загадочного человеческого Стихи этого периода, в общем, более психологичны. Если в "Вечере" и "Четках" любовное чувство изображалось, как правило, с помощью крайне немногих вещных деталей (вспомним образ красного тюльпана), то сейчас, ни в малейшей степени не отказываясь от использования выразительного предметного штриха, Анна Ахматова, при всей своей экспрессивности, все же более пластична в непосредственном изображении психологического содержания. В 1936 году был начат и в течение четверти века создавался цикл "Тайны ремесла". Ахматова испытывала потребность поведать читателю о своих поэтических исканиях и обретениях. на бесконечно богатую "жизнь человеческого духа". Но из этого "смешения языков" и столпотворения чувств поэт извлекает законченную тему-"один, все победивший звук". Ахматова чутка к динамическим оттенкам. Звук длится, ослабевает, нарастает. "Не умолкает бой часов"; "раскат стихающего грома"; "все победивший звук". О чрезвычайном ее внимании к изменениям чувств я уже упоминал. Склонность эта все усиливается и, как выражаются физиологи, иррадирует. Превращения захватывают все более широкий круг явлений. "И мир на миг один преобразился, и странно изменился вкус вина". "Ржавеет золото, и истлевает сталь". "Марс воссиял среди небесных звезд, он алым стал, искрящимся, зловещим". Проза идет своим путем, сохраняя связи вещей, законные для этого круга. В поэзии действуют иные законы, иные переплетения. И Ахматова, можно сказать, упивается всемогуществом поэтических сближений и поэтического слова. "Шиповник так благоухал, Что даже превратился в слово." Расширился диапазон душевного "приемника" Ахматовой. Обрели большую дальность и большую звучность "волны" ее поэзии. Нельзя не заметить особую окраску мотива: не столько раскрытие, разгадка, сколько предчувствие разгадки, ощущение близости разгадки. Поэт у самого порога душевных открытий и как будто хочет задержать это мгновение "у порога". Вот-вот все будет залито полным светом. Но Ахматова находит особую привлекательность в рассветном, даже предрассветном ощущении. Лейтмотив преддверия, ожидания прослеживается во многих стихах. Многое еще, наверно, хочет Быть воспетым голосом моим: То, что, бессловесное, грохочет, Иль во тьме подземный камень точит, Или пробивается сквозь дым. У меня не выяснены счеты С пламенем, и ветром, и водой. .. Оттого-то мне мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой. "Тайны ремесла" Много раз возвращается теперь Ахматова к поэту как теме. В стихотворении "Художнику": Мне все твоя мерещится работа, Твои благословенные труды: Лип, навсегда осенних,позолота И синь сегодня созданной воды. Навсегда-и сегодня. Запечатлена диалектика художественного творчества. Остро совмещены противоположные его полюсы. "День творения": сотворенность из ничего, из безразличного холста, красок, глины, словарного состава. Самый момент сотворенности: "сегодня созданной воды". И нетленность, неумирание истинного создания искусства. Как и все живое, оно имеет начало: от небытия к бытию. Но в отличие от живого оно не обречено на кончину. В ряду стихов этого цикла самым прекрасным мне представляется следующее (привожу его без заключительных строк): Бывает так: какая-то истома; В ушах не умолкает бой часов; Вдали раскат стихающего грома. Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны, Сужается какой-то тайный круг, Но в этой бездне шепотов и звонов Встает один, все победивший звук. Так вкруг него непоправимо тихо, Что слышно, как в лесу растет трава, Как по земле идет с котомкой лихо... "Творчество" Разумеется, расширение диапазона поэзии, явившееся следствием перемен в мироощущении и миропонимании поэтессы, не могло, в свою очередь, не повлиять на тональность и характер собственно любовной лирики. Правда, некоторые характерные ее особенности остались прежними. Любовный эпизод, например, как и раньше выступает перед нами в своеобразном ахматовском обличье: он, в частности, никогда последовательно ив развернут, в нем обычно нет ни конца, ни начала,- любовное признание, отчаяние или мольба, составляющие стихотворение, всегда кажутся читателю как бы обрывком случайно подслушанного разговора, который начался не при нас и завершения которого мы тоже не услышим Ахматова не боится быть откровенной в своих интимных признаниях и мольбах так как уверена,что ее поймут лишь те кто обладает тем же шифром любви. Словом, мы всегда присутствуем как бы при яркой молнийностной вспышка, при самосгорании и обугливании патетически огромной, испепеляющей страсти, пронзающей все существо человека и эхом отдающейся по великим безмолвным пространствам, с библейской, торжественной молчаливостью окружающим его в этот священный вневременной час. Тридцатые годы были в этом отношении и трудными, и драматичными и ко многому обязывающими. Постепенно, но неотвратимо приближалась новая мировая война. Стих Ахматовой, жизнелюбивый по своей природе, чутко и драматично реагировал на приближение великой мировой трагедии. Он, для многих неожиданно, вобрал в себя и сделал своим достоянием проблемы животрепещущей политической жизни Европы. Конечно, это было неожиданностью лишь на первый взгляд и лишь для тех, кто по издавна укоренившейся традиции считал Ахматову художником, замкнутым лишь в одной присущей ей теме любви и запутанных личных драм, далеких от треволнений мира. Начало второй мировой войны Ахматова осмысляла широко и верно, - она предвидела, что в орбиту едва начавшихся военных действий будут постепенно втянуты многие и многие народы, в том числе, возможно, и ее собственный. . Видения горящих городов, возникающие в ее воображении, чередуются с картинами пленительной природы, чуждой человеческим страстям. Но, в отличие от предшествующих лет, вечное уже не зовет Ахматову в свое прибежище. Сегодняшний скорбный день, исполненный страстей и горя, требует от поэта служения минуте, то есть своим современникам. И она дает торжественную клятву Музе. Клятва эта полна большого смысла, она хорошо выражает еще существовавшие в сознании тогдашней Ахматовой определенные противоречия. Ведь вызванная ею Муза не верит ей, она громко смеется, насмехается и иронизирует: "Тебе ль!" Однако выбор уже сделан: замкнутость душевного мира нарушена, хрупкие строчки стихов навсегда пронизал и по-своему перестроил бурный ветер разыгравшейся мировой трагедии. Но была в эти сложные годы, непосредственно предшествовавшие войне, и еще одна драматическая страница. Она пишет "Реквием" (1935-1940)-исповедь страдающего материнского сердца. Поэма овеяна духом скорби, близкой по формам своего выражения к народному плачу, к причитанию, - к фольклору. Пожалуй никогда еще со времени создания поэмы "У самого моря" Ахматова так близко не подходила к использованию навыков и приемов народного творчества. Но если в предыдущей поэме элементы фольклоризма иногда отдавали стилизованностью, а само содержание ее не было подлинно глубоким и драматичным, то в "Реквиеме" она выражает чувства, выходящие из подлинно драматических событий, касающихся жизни государства, народа, нации. Отсюда-неожиданная широта интонации, вбирающей в себя многоразличные, подслушанные у жизни голоса и звуки. Личное смятение и горе, тоска и боль постоянно смешиваются в поэме с несравненно более широкой мелодией объединяющей и душевно поддерживающей поэта скорбит Как это всегда свойственно подлинно трагедийному произведению, "Реквием" внутренне патетичен. Великая печаль, осеняющая его строфы, как взмах широких орлиных крыльев, горестно застывших над разоренным гнездом. К сороковым годам поэзия Ахматовой начала выходить далеко за пределы прежних орбит. 3.ОБРАЗ ПАМЯТИ КАК ТВОРЧЕСКОЙ СИЛЫ В ПОЭЗИИ А.А.АХМАТОВОЙ 40-60 Х Г. "Только память вы мне оставьте, только память в последний миг",-взывала Ахматова еще в начале своего поэтического пути. Память казалась драгоценным даром. Память-мудрая сестра жизни, делящая ее ношу. И, раз проснувшись, видим, что забыли Мы даже путь в тот дом уединённый, И, задыхаясь от стыда и гнева, Бежим туда, но (как во сне бывает) Там все другое: люди, вещи, стены, И нас никто не знает - мы чужие. Мы не туда попали... ".Северные элегии. Четвертая" "Но, как вино, печаль минувших дней в моей душе чем старе, тем сильней". Подставим вместо слова "печаль" всю сферу пережитого, и мы приблизимся к пониманию ахматовской памяти. Переживание поэтически удваивается. Подобно тому, как живописец "удваивается" в автопортрете, являясь одновременно и объектом творчества и субъектом-созидателем. Великий художник тем и велик, что раздвигает рубежи духовного зрения, обогащает душевную палитру. Память стала у Ахматовой философской величиной. Если бы это слово не было обесценено критиками, усматривающими подчас "философию" в самой немудреной сентенции. Память осмыслена Ахматовой как некая обобщающая образная категория. Это-непрерывная жизнь души. Ее можно назвать стихийно творящей стороной духа, ежеминутно оживляющей прошедшее. Но если в постоянном обновлении клеток организма, в рождении новых за счет умирания старых мы чувствуем лишь позитивное-жизнедеятельность, приливы энергии,-то в кругообороте памяти есть и драматическая сторона. Человек вбирает в себя соседствующие существования. Он живет ими. И блекнущие впечатления, убыль накопленного - потери невосполнимые.Не так уж, оказывается, легок груз памяти. И не только "полноту душевных сил и прелесть милой жизни" он в себя включает. Поэтическая память-разнолика, и лики ее полярны: рассвет и сумерки, день и ночь. В памяти я слито с другими человеческими существованиями. И отторжение пережитого, тонущего в океанических глубинах времени,-трагедийно. Отходя и стушевываясь, частицы пережитого уступают место новым. Но память, соединяющая былое и думы, не может быть равнодушной к потерям. Следы прошлого остаются, как рубцы от ран. А может быть, еще печальнее, когда рубцы исчезают. Есть три эпохи у воспоминаний. И первая-как бы вчерашний день. Душа под сводом их благословенным, И тело в их блаженствует тени. Еще не замер смех, струятся слезы, Пятно чернил не стерто со стола - И, как печать на сердце, поцелуй, Единственный, прощальный, незабвенный. , Памятью "награжден" и внешний мир. "Безветренный, сухой, морозный воздух так каждый звук лелеял и хранил". Одного лишь созерцания недостаточно для Ахматовой. К только что полученным впечатлениям нужно прибавить память о сегодняшнем. Провести его сквозь горнило всего душевного опыта. Уже из эмоционального жара строк: Словно вся прапамять в сознание Раскаленной лавой текла - видно, с какой силой овладела тема поэтом. Она прочерчивается сквозь все творчество Ахматовой. С годами место ее становится все заметнее, пафос-сильнее. Жизнь увидена Ахматовой с разных временных точек одновременно. В момент, когда душа целиком открыта красотам мира, в момент самого интенсивного созерцания Ахматова переносится воображением в тот миг, когда сегодняшнее становится давнопрошедшим. Предвкушение будущего воспоминания о пережитом умножает поэтическую интенсивность созерцания. Повышается оценка пережитого. Явления и их восприятие "удорожаются". Память обрела у Ахматовой новые грани и смыслы, став как бы сквозной нитью бытия. Когда спускаюсь с фонарем в подвал, Мне кажется-опять глухой обвал Уже по узкой лестнице грохочет. Чадит фонарь, вернуться не могу. А знаю, что иду туда, к врагу, И я прошу, как милости. . . Но там Темно и тихо. "Подвал памяти" Каков же итог? Глухо-трагический, как в четвертой элегии? Нет, контрастный. "Подвал памяти" начинается строками: Но это вздор, что я живу грустя И что меня воспоминанье точит. Живая жизнь встает рядом с трагедийными ранами памяти. И потери иногда усиливают ощущение ценностей пережитого, ценностей бессмертных. Полстолетья прошло. .. Щедро взыскана дивной судьбою, Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, - И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою Очертанья живые моих царскосельских садов. "Городу Пушкина" Поэтическая формула памяти с ее неожиданно раскрывающимися далями в какой-то мере приближена к вечным категориям: жизнь, смерть, любовь, я и мир, я и мы. С этой формулой высокой пробы Ахматова вышла далеко за пределы непосредственно видимого горизонта. И охватила обширные пространства переживаний, заглянув в неведомые края чувств. Память-аналог народно-сказочному образу "живой воды". Это дар возвращения жизни явлениям, событиям, чувствам, отошедшим в прошлое. "Многое еще, наверно, хочет быть воспетым голосом моим",-писала она в 1942 году. Это было ощущение творческой силы и поэтической уверенности в своем слове. Когда читаешь сейчас ахматовские стихи военной поры, невольно обращаешь внимание, как упорно и чуть ли не независимо от автора объединяются они в отдельные лиро-эпические группы, напоминающие поэмы. Такова, например, "Луна в зените" или маленький триптих, посвященный Блоку и тоже начатый в годы войны. Ахматова неуклонно шла к широким повествовательным формам эпического облика. Тут мы подходим к одному из важнейших произведений Ахматовой последней эпохи ее жизни-к "Поэме без героя". В Поэме без героя" поэтесса придавала принципиальное значение. Это произведение, по замыслу Ахматовой, должно было стать (и стало) своего рода синтезом важнейших тем и образов всего ее творчества. "Поэма без героя" начинается как дневник. Даже дата отмечена. И точно указано место: Фонтанный дом. Я зажгла заветные свечи, Чтобы этот светился вечер, И с тобой, ко мне не пришедшим, Сорок первый встречаю год. Непришедший гость упоминается не раз: "Гость из будущего! - Неужели он придет ко мне в самом деле, повернув налево с моста?" И: "Он ко мне во дворец Фонтанный опоздает ночью туманной новогоднее пить вино". Детали самые точные, земные ("повернув налево с моста", "новогоднее вино"). И событие, по-видимому, самое реальное, бытовое. Но, в отличие от "Петербургской повести", оно выступает как в тумане. Мы не знаем, что случилось и как случилось. Мы узнаем лишь, как пережито случившееся, и дано это одним-двумя штрихами. Дневниковость поэмы своеобразная. Без полноты, без изложения обстоятельств. Это отзвук случившегося. Прихотливое сплетение беглых, подернутых дымкой впечатлений, выплывающих из прошлого. "Поэма без героя" создавалась на протяжении многих лет. "Первый раз она пришла ко мне, - пишет о ней Ахматова,-в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав, как вестника, еще осенью один небольшой отрывок. Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы. Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями. В ту ночь я написала два куска первой части ("1913 год") и "Посвящение". В начале января я почти неожиданно для себя написала "Решку", а в Ташкенте (в два приема)-"Эпилог", ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части. Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады. Их голоса я слышу и вспоминаю их отзывы теперь, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи..." . "Поэме без героя" поэтесса придавала принципиальное значение. Это произведение, по замыслу Ахматовой, должно было стать (и стало) своего рода синтезом важнейших тем и образов всего се творчества. В ней нашли свое выражение некоторые новые художественные Поэма начата в 1940 году. Хотя Ахматова неоднократно и очень настойчиво говорила об импровизаторском, чисто импульсивном характере своего творчества и не любила объяснять те или иные его повороты и неожиданности внешними причинами, все же 1940 год- далеко не случайная дата. Я уже говорил, что именно ~:в этом году она многое пересматривает, в том числе и в своем прошлом (цикл стихов "В сороковом году", "Маяковский в 1913 году" и многие другие). Тогда же был закончен "Реквием", писавшийся с большими перерывами на протяжении пяти лет. Так или иначе, но , к началу работы над Поэмой Ахматова пыталась в различных формах синтезировать большие пласты эпохи.В ее творчество входило историческое понятие Времени. Меня, как реку, суровая эпоха Повернула... В "Поэме без героя" она возвращается далеко назад: время действия ее произведения-1913 год. Он назван в Поэме "последним"; и что верно: он действительно был последним "мирным" (перед войной) годом романовской империи, отметившей тогда свое трехсотлетие. Празднично и пышно убранный фасад государственного здания тщательно и затейливо маскировал Неотвратимо приближавшийся конец. Из ранней лирики Ахматовой мы помним, что неясный тогда для нее подземный гул уже тревожил ее поэтическое сознание и вносил в стихи мотивы приближающейся катастрофы, всеобщей гибели и мрака. Поэтесса внимательно вглядывается в хорошо знакомую ей когда-то эпоху. В этих местах на смену призрачному кружению мертвецов, балу метелей; стуку когтей, оплывающим свечам и медленно гаснущим новогодним хрусталям, украшающим пустой праздничный - стол, на смену всей этой "петербургской чертовне", галлюцинациям и бредам приходят четкие, как литография, пейзажи живого, исторического Петербурга. Поэма и писалась, как известно, с большими перерывами, в краткие, но интенсивные, почти мучительные по своей напряженности периоды. Ахматова сравнивала эти моменты творческого возвращения к тексту Поэмы с припадками какой-то болезни, которая как начиналась, так и кончалась стихийно и внезапно: Я пила ее в капле каждой И, бесовскою черною жаждой Одержима, не знала, как Мне расправиться с бесноватой... Разумеется, обилие штрихов и подробностей, столь стремительно и широко вошедших в ее поздние стихи, не означает отсутствия строгого выбора и отбора. Ахматова была слишком взыскательным мастером, чтобы дать себя увлечь бурному жизненному потоку. При всей любви к красочному, звучащему и двигающемуся миру она - как художник - предпочитала властвовать над ним, но не покоряться. ;В год возвращения из эвакуации и встречи с искалеченным Ленинградом, отметив 55-й день рождения, Ахматова написала стихотворение из разряда "последних", т. е. тех, которые претендуют стать завершающими творчество поэта. Наше священное ремесло Существует тысячи лет... С ним и без света миру светло Но еще ни один не сказал поэт, Что мудрости нет, и старости нет, А может, и смерти нет, ЗАКЛЮЧЕНИЕ Великого поэта в той или иной общественной ситуации или глазами того или иного поколения можно прочитывать по-разному. Ахматова повествовала о горестях и блужданиях, обидах и власти, бурях и пустынях своей любви - своей, и только. Так ей казалось. Так чаще всего казалось и ее современникам, но их, все же нередко смущала та особая, названная ими ахматовской, интонация, которая намекала о большем, чем всего лишь еще одна история из великой и нескончамой Книги Любви, прочитанной человечеством уже не однажды. Эти лаконичные признания, полные внутренней, глубоко таящейся экспрессии, эти молчаливые стихи, похожие на безмолвную исповедь одиноко страдающего сердца, повествовали, независимо от намерений автора, и о своей эпохе: они становились ее докментами. Таково свойство всякого подлинного искусства, если оно глубоко и верно доносит до современников хотя бы одну из мелодий своего времени. Ее главным достижением и ее индивидуальным художественным открытием была прежде всего любовная лирика. Могучие страсти, бушующие в сжатых до алмазной твердости ахматовских любовных миниатюрах, всегда изображались ею с величайшей психологической глубиной и точностью. Конечно, изображение любовного чувства было главным открытием Ахматовой как художника. И все же, повторяю, ее творчество было шире и глубже тех представлений о нем, которые издавна и неправомерно сложились у ее читателей. И женщина какая-то мое Единственное место заняла, Мое законнейшее имя носит, Оставивши мне кличку, из которой Я сделала, пожалуй, все, что можно. Я не в свою, увы, могилу лягу... Она была великой трагической поэтессой, большим и глубоким художником, который застал великую эпоху "смены времен". Взрывной, апокалипсически колоссальный и пророческий облик Эпохи с великими революционными потрясениями, следовавшими одно за другим, с мировыми войнами . Творчество Ахматовой шире и глубже, чем представляют себе многие читатели. Ее всё еще знают плохо, очень поверхностно и, можно даже сказать, как-то по-обывательски. "Я на правую руку надела перчатку с левой руки", - дальше этой цитаты представление об Ахматовой часто не расширяется. Некоторым, кроме того, кажется, что поскольку лирика любви является у поэтессы главенствующей, то это роковым образом сужает ее значение в жизни современного человека. Да, конечно, изображение любовного чувства было главным открытием Ахматовой как художника. И все же, ее творчество было шире и глубже тех представлений о нем, которые издавна и неправомерно сложились у ее читателей. Творчество Ахматовой не стремится напечатлиться на душу извне, показывая глазам зрелище отчетливых образов или наполняя уши многотонной музыкой внешнего мира, но ему дорого трепетать своими созданиями в самой груди, у сердца слушателя и ластиться. его горла. Ее стихи сотворены, а не сочинены. Во всяком случае, она, не губя обаяния своей лирики, не могла бы позволить себе того пышного красовання сочинительской силою, которое художнику, отличающимуся большею душевною остойчивостью, не только не повредило бы, но могло бы явиться в нем даже истоком очарования. Обладая вышеописанными свойствами, ахматовские стихи волнуют очень сильно и не одним только лирическим волнением, но и всеми жизненными волнениями, возбудившими к деятельности творческую способность. "И умерла бы, когда бы не писала стихов",- говорит она каждою страдальческою песней, которая оттого, чего бы ни касалась, является еще и славословием творчеству. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Ахматова А. Стихотворения. М.,"Художественная литература",1988 Ахматова А. Ветер лебединый. М., "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998 Ахматова А. Стихотворения. М.,Гослитиздат , 1961 Бергольц О. От имени ленинградцев. - "Литературная газета",1965, 10 мая Блок А. Записные книжки. М., Гослитиздат, 1965 Добин Е. Сюжет и действительность.- Советский писатель, 1976 Е.Добин Сюжет и действительность - Издательство "Советский писа тель", 1976 Жирмунский В. Вопросы теории литературы. Л., 1928 И.Бродский Вспоминая Ахматову - "Независимая газета", 1992 Лукницкий П. Лениград действует М.,1961 Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.,"Художественная литература",1989 Озеров Л. Работа поэта. М., Советский писатель, 1963 Олеша Ю. Ни дня без строчки. М., 1965, Павлович Н. Думы и воспоминания. М., Советский писатель ,1962 Павловский А.И. Анна Ахматова - Лениздат, 1966 Погодин Н. Увлечение, знание, изобретательство. М.,1955 Рейснер Л. Избранное. М., Гослитиздат, 1965 Сурков А. Анна Ахматова М., Гослитиздат, 1961 Твардовский А. Достоинство таланта. - "Известия", 1966 Чуковский К. Ахматова и Маяковский - "Дом исскуства", 1921, № 1 Чуковский К. Читая Ахматову. "Москва", 1964, №5 Шагинян М. Литературный дневник. М., издательство "Круг", 1923 Шкловский В. Жили-были. М.,1964 Эйхенбаум Б. Роман-лирика.- "Вестник литературы", 1921, № 6-7 Эфрос Н. Московский Художественный театр. М.,1924 1. 1 Е.Добин Сюжет и действительность - Издательство "Советский писатель", 1976 2. 2 Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.,"Художественная литература",1989 3 Шагинян М. Литературный дневник. М., издательство "Круг", 1923 2 Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.  |
|
Банк готовых работ
Форма заказа
Скачать работу
экономические  Copyright © refbank.ru 2005-2024
Все права на представленные на сайте материалы принадлежат refbank.ru. Перепечатка, копирование материалов без разрешения администрации сайта запрещено. |
|