|
|
Российская интеллигенция: историческая судьба и перспективы1. СОДЕРЖАНИЕ лист ВВЕДЕНИЕ 3 I. На перепутье 6 II. Трудности поиска выбора 8 III. Идеология интеллигенции 13 IV. Куда же движется Россия? 20 V. Интеллигенция и политика 22 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 24 ЛИТЕРАТУРА 27 Введение Интеллигентность проявляется в людях вне зависимости от их национальной принадлежности, однако интеллигентов можно встретить только в русской культуре. Это русское слово не совпадает с известным понятием "интеллектуал", как во многих странах называют человека интеллектуального труда. Слово "интеллигенция" обрело в русском языке самостоятельное существование после того, как оно было позаимствовано из языков романской группы примерно в 70-е годы XIX века (французское intelligence, как и итальянское intelligenza переводятся как ум, понимание, мыслительные способности). В кругу литераторов пореформенной России им обозначали тех людей, в ком высокая культура соединяется с духовностью. Однако в XX веке это слово приобрело самое различное истолкование. Так, один из авторов сборника "Вехи" - П.Б. Струве рассматривал интеллигенцию как определенный тип людей соответствующего мировосприятия, важной чертой которых являлось оппозиционное отношение к власти. В.И. Ленин считал необходимым рассматривать интеллигенцию, исходя из классовых интересов, и потому писал, что "как и всякий другой класс современного общества, пролетариат не только вырабатывает свою собственную интеллигенцию, но и берет себе сторонников из числа всех и всяких образованных людей". При этом он пренебрежительно отзывался о "буржуазных" интеллигентах и даже допускал бранные высказывания в их адрес, что подтверждают некоторые его письма к А.М. Горькому. В середине 20-х годов получила распространение точка зрения, что советская трудовая интеллигенция - это образованные люди, поднявшиеся до понимания задач и интересов рабочего класса, его идеологи и организаторы. В конце 50-х годов в советской обществоведческой литературе стала утверждаться трактовка интеллигенции как социальной прослойки, как группы людей, занятых интеллектуальным трудом, требующим, как правило, высшего или среднего специального образования, распространяющих культуру. Близкие характеристики, где выражение "прослойка" было заменено на более корректное - "социальный слой" постоянно встречаются в отечественной философской литературе 70-х и 80-х годов. Хотя представление об интеллигенции мы не можем отделить от интеллектуальной деятельности, важно все же указать и на присутствие в нем такого качества, как интеллигентность. Основными признаками интеллигентности являются: подвижничество, гражданское чувство, совесть, высокая нравственность, обширные и разносторонние значения. Сегодня далеко не все те, кого принято именовать интеллигенцией, обладают интеллигентностью. Интеллект и интеллигентность не тождественные понятия. Между ними нельзя ставить знак равенства, поскольку не всякий интеллектуал является интеллигентом, как и не всякий интеллигент оказывается интеллектуалом. У нас еще не так много истинных интеллигентов - тех людей, для кого беды России - их личная боль, кого отличают высокая общая культура, подлинная образованность, воспитанность, правдивость, порядочность, душевное благородство. Образ интеллигенции, сочетая в себе крайнее разнообразие и широту характеристик, внутренне противоречив. Интеллигенция - это "наше все": служение нравственным идеалам, "всечеловечность" и "неотмирность", образованность и субъективная односторонность, утонченность и простота, героизм и мещанский индивидуализм, глубина религиозного чувства и богоборчество, социальная вовлеченность и отстраненность, политическая прозорливость и прожектерство, космополитизм и патриотизм. Насколько реалистичен подобный портрет, насколько он соответствует своему прообразу? В одном социологическом исследовании, проведенном в целях выявления самооценки представителей различных этносов, наихудшую оценку получил вымышленный народ - некие "данарийцы", введенный в анкету умышленно, в целях прояснения оппозиции "мы и они". Неизвестное - значит иное, пугающее, не похожее на нас. Отношение к чужому - мощный стимул самоидентификации. Не является ли образ интеллигенции, лишенный определенности, тревожащий своей широтой и двойственностью, той же мифической "нацией данарийцев" в современном обществе? Любая группа может найти в интеллигенте близкие ей, но отрицательно оцениваемые черты и не признаться в замеченном сходстве, создавая свой собственный образ как альтернативный, лишенный неустойчивости, пессимизма, склонности к индивидуализму и т.п. Весь спектр оценок социального статуса интеллигенции, ее функций распределяется между двумя полюсами. На первом - отношение к интеллигенции как некоему черновому наброску человеческого идеала, выразителю "всечеловечности". На другом - низведение ее до уровня социального "ничто". Различные оценки статуса интеллигенции являются, как правило, плодом деятельности изощренного интеллигентского ума; попытки социальной идентификации интеллигенции являются самоидентификацией, несмотря на всю их разноречивость. Крайне высокая оценка интеллигенции, понимание ее роли в обществе как особой социальной миссии, как "общественно-личного исторического подвига" во имя "общечеловеческого благоденствия" относится скорее к интеллигенции как к родовому понятию, как к определенному социальному типу, чем к эмпирическому бытию определенного социального слоя. Величайший соблазн заключается в попытке найти полную и законченную персонификацию интеллигентности, указать на конкретную личность, несущую в себе черты всесторонности и гармоничности, черты деятельного борца во имя общечеловеческих идеалов. Неизбежное примеривание на себя "интеллигентского мундира" может приобрести и буквальное значение. Чрезмерно высокая оценка социального статуса интеллигенции может воплотиться в усвоении даже символической стороны ее эмпирического бытия, в желании через "модусы" прикоснуться к "субстанции". (Сюда относится присвоение определенного стиля общения, деталей одежды, внешнего облика и т.п.) Внимание к интеллигенту как определенному идеальному типу актуализирует символические механизмы регуляции социального поведения; внешнее бытие интеллигенции включается в систему социальных опознавательных знаков. В наших представлениях об интеллигенции естественным образом соединились этико-нравственные, интеллектуально-образовательные и культурные характеристики. Мы считаем, что российскую интеллигенцию вполне можно рассматривать как особую социальную группу людей, занятых интеллектуальным трудом и обладающих интеллигентностью. Эту формулировку, безусловно, требующую уточнения, можно взять в качестве рабочего определения при анализе воззрений этого социального слоя на пути развития российского общества. I. На перепутье В настоящий момент экономическое положение и социальный престиж большинства представителей нашей интеллигенции неустойчивы. Это дало основание одному из выступавших на "круглом столе" журнала "Вопросы философии", посвященном проблемам и перспективам развития науки и образования в России заметить, что сейчас положение наших ученых весьма сходно с положением в годы гражданской войны: большинство из них поставлено в режим личного выживания, кое-кто уезжает из страны навсегда или на время, а кое-кто, почти как инженер Забелин из "Кремлевских курантов" Погодина, вынужден торговать, правда, не спичками, а сникерсами. Заработная плата научных работников в России - одна из самых низких среди лиц, занятых в общественной сфере. В пересчете на твердую валюту она составляет на конец 1994 г. 25-70 долларов в месяц. Для сравнения - нижний предел заработной платы научных работников в США составляет около 1 500 долларов в месяц. Надо заметить, что до 1917 г. интеллигенция в России оказывалась благополучной в материальном отношении социальной группой. Советская интеллигенция могла только мечтать о таком положении. Так, к примеру, оклад учителя в средних мужских школах Министерства просвещения при зачислении на работу в начале века составлял 900 руб. в год, и за 20 лет непрерывной работы после четырех пятилетних прибавок по 400 руб. он мог вырасти до 2 500 руб. Учитель без высшего образования, начиная с оклада в 750 руб. мог довести его через 20 лет до 1 550 руб. Пенсия учителям начислялась из полного пенсионного оклада, который заслуживался двадцатью годами службы. Для имевших высшее образование эта пенсия составляла 1 800 руб., для не имевших его - 1 100 руб. в год. Сравнивая оклады и учитывая цены того времени, можно сделать вывод о том, что материальное положение преподавателей средней школы приближалось к положению среднего чиновничества. Поскольку Россия начала века испытывала острую нужду в транспортных коммуникациях и вела широкое строительство железных дорог, наиболее высокооплачиваемой группой среди инженеров на рубеже XIX-XX веков были инженеры по эксплуатации, по постройке и изысканиям железнодорожных линий. Об условиях труда и материальном положении инженеров-путейцев начала века мы можем получить достаточно ясное представление по рассказам и очеркам известного русского писателя Н.Г. Гарина-Михайловского. Начальники отдельных линий в год получали 12-15 тыс. руб., начальники различных железнодорожных служб - от 5 400 руб. до 8 000 руб., начальники телеграфа - 3,3-4,8 тыс. руб. На частных дорогах оплата труда была еще выше.1 В бывшем Советском Союзе те, кого было принято называть интеллигенцией, представляли собой неоднородную социальную группу, внутри которой всегда встречались люди высокого общественного положения. То высокое социальное и материальное положение, какое, к примеру, занимал тот или иной академик, председатель Союза писателей, директор художественного фонда или крупный кинорежиссер, было несравнимо выше положения основной массы интеллигенции, занятой в области народного образования, здравоохранения, науки и техники, культуры и искусства. А оно было лишь относительно удовлетворительным, хотя и соблюдались социальные гарантии минимальной оплаты, обеспечивающей прожиточный минимум. И обещание "поставить советского учителя на такую небывалую высоту, на какой он никогда не стоял" не сумели выполнить ни давший его В.И. Ленин, ни те, кто пришел ему на смену. В условиях советского режима, который не соблюдал прав человека и ограничивал творческие и гражданские свободы, было нелегко оставаться до конца интеллигентами и не приспосабливаться к системе, а открыто выступать против нее было настоящим подвигом. Но примеры таких подвигов нам встречаются и во времена сталинских репрессий, и в последующие годы. Вот лишь некоторые имена: Осип Мандельштам. Борис Пильняк, Михаил Кольцов, Федор Раскольников; в 60-70-е годы это высланный из России писатель Александр Солженицын, отправленный в политическую ссылку академик и руководитель инициативной группы по защите прав человека в СССР А.Д. Сахаров, погибший в советских лагерях правозащитник и диссидент А.Т. Марченко и целый ряд других. Перефразируя Сартра, утверждавшего, что свобода - это страшное состояние и что поэтому большинство людей предпочитают ей бегство от свободы, можно сказать, что в Советском Союзе оставаться таким интеллигентом было страшное состояние.1 Конец тоталитарного строя и освобождение интеллигенции от прежней системы власти не привели к сильному подъему в интеллектуальной и духовной жизни. Тем более удивительно то, что, несмотря на широкие возможности открыто выражать свое мнение и проявлять творческую активность, некоторые "интеллектуалы" порой с ностальгией вспоминают о временах, когда они были лишены этих свобод, но занимали более престижное и прочное социальное положение. Нам важно сегодня учесть ошибки и иллюзии интеллигенции советского периода, чтобы, извлекая из них уроки, интеллигенция смогла подняться и доказать на деле, что она не только умеет отвергать и низвергать, но и способна на участие в созидании. Перефразируя Чаадаева, скажем, что прошлое уже не подвластно интеллигенции, но будущее зависит от нее. II. Трудности поиска выбора Российское общество переживает переходный период. Еще не ясно, как долго он продлится. Он может затянуться на десятилетия, пока осуществляется выбор путей общественного устройства России. Интеллигенция стремится разобраться в том, как идет этот процесс. Среди философов, политологов, историков, социологов и экономистов ведутся дискуссии о том, что представляет собой наше общество, какие ценности мы отстаиваем, какие социальные и духовные ориентиры намечаем, что сохраняем и от какого наследия отказываемся. Поиск модели общественного устройства России осложнился тем, что нам не ясны перспективы демократического развития, поскольку приход к власти людей, называющих себя демократами, еще не означает утверждения демократической системы, а лишь свидетельствует о процессе ее зарождения. Россия никогда не жила при демократии, хотя со второй половины XIX века она жила на подъеме демократического движения, а борьба за демократию в России чаще всего приводила к насилию и усилению реакции. Процесс демократизации в России начался во многом благодаря либеральным "реформам сверху" императора Александра II (отмена крепостного права, многих сословных привилегий дворянства, введение земского самоуправления, суд присяжных, образовательная реформа), который сам погиб от рук террористов из организации "Народная воля". После этого ход реформ был приостановлен Александром III. Один из основоположников теории элит - итальянский социолог В. Парето отмечал, что при смене одной системы власти другой происходит смена одного типа элиты, или активного организованного меньшинства, которое управляет большинством, ориентируясь при этом на свои ценности, на другое меньшинство, ибо с течением времени старая элита перестает отвечать новой социальной среде и новым требованиям общества, так как не обеспечивает в нем необходимых преобразований. У нас в России при переходе от тоталитарной к демократической системе должна была произойти смена старой номенклатурной элиты на демократическую. Действительно, к власти пришла масса новых людей, однако не особенно заметен прогресс в механизмах рекрутирования новых перспективных политических деятелей в правящую элиту. Как отмечает Т. Н. Самсонова, основоположники марксизма рассматривали диктатуру пролетариата в качестве установления власти большинства членов общества, и поэтому советские обществоведы, несмотря на рациональную обоснованность понятия политической элиты, расценивали его как антидемократическое, теоретически несостоятельное и псевдонаучное. В публикациях российских социологов по проблемам, затрагивающим вопрос о правящем классе, до 1991 г. это были эмпирические исследования. Сначала - трудовой карьеры партийных работников и директоров предприятий, позднее - народных депутатов. Впрочем, были и исключения. Так, в 1976 т. "Прогресс" чудом опубликовал в Москве перевод книги, представлявшей собой социологический памфлет о деградации бюрократических организаций "Закон Паркинсона".1 Почти в это же время издаются в Западной Европе книги Александра Зиновьева, написанные примерно в том же стиле о советской бюрократии. Что касается фундаментальных социологических и политологических исследований политической элиты в Советском Союзе, то первой широко известной работой является книга политического эмигранта Михаила Вселенского, изданная в Вене в 1980 г. В последние годы сделаны лишь первые попытки серьезного исследования новой российской элиты, и потому пока трудно представить себе ее характеристики. Чтобы не заниматься гаданием на кофейной гуще, остановлюсь на тех ее чертах, что видны, как говорится, невооруженным глазом. Новая политическая элита сформировалась в России как из лидеров демократического движения, так и из элементов старой партийно-хозяйственной номенклатуры, вовремя переориентировавшихся и принявших роль демократов. Эти бывшие крупные партийные, профсоюзные, комсомольские, советские чиновники и министерские руководители, пользуясь своими старыми личными и хозяйственными связями, сумели удержаться на ключевых позициях в экономике и в непотопляемом бюрократическом государственном аппарате. Вместе с тем, в ряды политической элиты постсоветского общества сумели проникнуть наиболее активные представители других социальных слоев, не принадлежавшие ранее к номенклатуре, в том числе и представители интеллигенции. Эти люди, обладающие высокой культурой и профессионализмом, безусловно, оказывают определенное позитивное воздействие на область управления страной. Они работают в трудовых условиях и им нелегко удержаться, о чем говорит случай вынужденной отставки Эллы Панфиловой с поста министра социальной защиты. И все же можно сказать, что хотя в новую элиту вошли отнюдь не лучшие во многих отношениях индивиды, она стала более открытой, чем номенклатурная элита. Социологов, изучающих политические элиты, традиционно интересует вопрос о том, какие качества представителей из других социальных слоев в наибольшей мере благоприятствуют их продвижению в господствующий класс. Согласно результатам недавнего исследования, проведенного ВЦИОМ среди представителей советской элиты конца 80-х годов и новой российской элиты, новая элита - это в значительной части выходцы из тех привилегированных групп, которые в свое время имели широкий доступ к информации и культуре, выходцы из семей достаточно высокого социального, профессионального и образовательного статуса. Но, по мнению В. О. Рукавишникова,2 социальная мобильность сейчас уже в малой степени зависит от социальных характеристик семьи и куда в большей мере определяется личностными качествами и образованием человека. Она весьма высокая, что связано с вступлением российского общества в переходный период, когда процессы , обновления правящей элиты ускоряются. По наблюдениям социологов, современная российская политическая элита моложе прежней. В основном в нее входят люди от 40 до 50 лет, среди них многие ориентированы прозападно и связывают развитие России с реализацией западных моделей. Вместе с тем, новая элита имеет немало общих черт со старой номенклатурной элитой. Так, люди, принадлежащие к новой элите, в ходе борьбы за власть страстно выступали против привилегий власть имущих, предъявляя к ним высокие этические требования. Но, оказавшись у власти, сами стали использовать преимущества своего нового положения для приобретения тех благ, которыми обладала старая элита. Новая элита критиковала бюрократию, однако, придя к власти, они не только не сократила управленческий аппарат, но кое-где увеличила его. Она обвиняла старую элиту в коррумпированности, однако и сама теперь не менее коррумпирована, а нередко и мафиозна. Государственные чиновники разного уровня превращают "кресла в капитал". В условиях неотлаженной правовой системы они преследуют и собственные интересы, выражая желание стать предпринимателями и при этом сохранить должности и привилегии. Крупные должностные лица, вынужденные уйти в отставку из Министерства финансов и из Государственного Банка России, легко переходят на крупные посты в коммерческих банках. По мнению А. И. Солженицына,1 которое он высказал в речи перед депутатами Госдумы в октябре 1994 г., в настоящее время у нас сложилась олигархия - власть ограниченной, замкнутой группы лиц. В научно-популярной литературе то и дело появляются суждения о том, что в ближайшей перспективе весьма вероятна опасность перехода к новому авторитаризму, хотя встречаются и противоположные точки зрения о том, что тем политическим силам, что сейчас оказались у власти, вовсе не нужна диктатура, построенная на насилии. Однако надо учесть, что массовое обнищание населения из-за быстрого роста стоимости жизни, усталость и разочарованность многих людей, потеря ими жизненных ориентиров, рост преступности и коррупция таят опасность возрождения тоталитаризма. История фашизма в Италии и в Германии говорит о том, что его установлению предшествовали в чем-то родственные обстоятельства: экономический кризис и политическая дестабилизация, ослабление и кризис в демократических и либеральных партиях и движениях, кризис массового сознания, выразившийся в отрицании прежней системы ценностей, рост различных форм насилия и преступности. И если в Италии 1922 г. Муссолини захватывал власть, призывая сквадристов (вооруженные отряды фашистов) к походу на Рим, то в Германии 1933 г. Гитлер оказался у власти без каких-либо угроз применить силу. Он победил на выборах, набрав немногим более 1/3 голосов из-за раздробленности демократических сил и вступления в действие нового закона о выборах на пропорциональной основе. Впрочем, вторая мировая война выработала в людях, на наш взгляд, достаточно сильный иммунитет от повторения фашизма. Трудности развития России имеют сегодня глубокие корни в недавнем прошлом, когда потерпела крах общественная система, называвшая себя социалистической и не являвшаяся ею, и распался казавшийся монолитным СССР. Это привело к упадку в экономике, всплеску межнациональных конфликтов и к иным кризисным процессам на его территории. Новая Россия оказалась недостаточно подготовленной к самостоятельному развитию. Поиски путей развития осложнились также тем, что у наших политических лидеров отсутствует ясно выраженная концепция выхода из кризиса и оздоровления экономики. Умеренно-консервативная часть управленческой элиты требует оказания срочной финансовой помощи государственному сектору, усиления протекционизма в экономике и во внешней торговле, в то время как ее радикальная часть, учитывая растущую экономическую активность населения, стоит за дальнейшее развитие рыночных отношений и отводит второстепенное место государственному регулированию. Борьба между этими двумя силами за доминирование в экономическом управлении страной, как правило, оканчивалась, скорее, перевесом "радикалов" над "умеренными консерваторами", несмотря на вынужденный уход Е.Т. Гайдара. Канул в лету Советский Союз с его партийно-хозяйственной системой и Госпланом, а вместе с ними закончились выработки "коллективным разумом" с последующими утверждениями на партийных форумах вместе с политическими программами "основных направлений экономического и социального развития". Но мы еще помним, как проекты этих документов выносились на "всенародное Обсуждение" и публиковались почти всеми центральными и местными газетами, другими периодическими изданиями, выходили отдельными брошюрами. Казалось бы, нашу интеллигенцию может только радовать то, что она больше не уделяет массу времени и сил изучению всех этих материалов в вузах, школах и государственных учреждениях, на предприятиях и в организациях, что экономится масса бумаги. Тем не менее имеет место ностальгия по программам. Но нам нужны не программы, понимаемые как жесткий алгоритм, наподобие компьютерной программы. Для выхода из экономического и социального кризиса требуются общая стратегия и концепция реформ, которой подчинены рабочие программы. В ходе реализации их следует уточнять и корректировать, они должны адекватно отражать действительность, чтобы не выглядеть утопичными. Основной элемент утопичности государственной программы приватизации состоял в вере в быстрое формирование рыночных отношений в обществе с экономикой нерыночного типа. И все же эта программа, при всех ее недостатках, содержала вполне рациональную основу (в частности - поэтапность реформы). Многое из задуманного удалось осуществить, хотя порой практиковались командные методы (а иначе и быть не могло), механизм приватизации промышленных предприятий был не продуман, и программу приходилось по ходу неоднократно уточнять и корректировать. Значительная часть прозападно ориентированной интеллигенции верит в то, что в России со временем сложатся гражданское общество и правовое демократическое государство, и что таким путем Россия со временем займет достойное место наравне с другими странами. Однако при этом не учитывается, что одним из важнейших условий формирования гражданского общества на Западе было наличие большого по численности среднего класса людей, имеющих постоянный и приличный доход и не зависящих в этом от представителей власти (второе важное условие - многообразие форм экономической активности и наличие развитых, цивилизованных рыночных отношений). Ясно, что интеллигенция, несмотря на ее численность, не способна в полной мере заменить не сложившийся в России средний класс.1 III. Идеология интеллигенции Как, прослойке между классами, интеллигенции в тягость власть любого класса. В советское время интеллигенция жаловалась бывшим господам на большевизм, а бывшие господа, в свою очередь, находили сочувствие и поддержку у интеллигенции. Теперь интеллигенция жалуется на господ, на неправильную их демократию: гонимые ранее Советами и парткомами, те, "снова став" господами, повели себя по отношению к интеллигенции, как давние большевики - давят диктатурой; диктатуру пролетариев-экспроприаторов сменила диктатура господ-приватизаторов. Но для интеллигенции все опять осталось диктатурой. И она снова принялась искать, кто ее, теперешнюю, понял бы, кто бы за нее заступился. Короток был в постсоветской России период, когда номенклатурные "пролетарии" уже ушли, а новые (открытые) господа еще не пришли. Пока интеллигенция праздновала свободу от диктатуры, класс господ, возродившийся после нескольких десятилетий "ущемления и подавления", брал собственность и власть, осуществлял "стабилизацию" общества на "новорусских" принципах. Теперь, по мере стабилизации и оформления новой власти (новой диктатуры), у интеллигенции началось освобождение от опьянения тотальной свободой. К интеллигенции опять приходит неудовлетворенность. Интеллигенция в пользу "демократов" Россию переубедила, новому классу Россию завоевать помогла, а ее теперь за ненадобностью оттесняют на последние ряды общественного пространства. Борцам за общечеловеческую демократию отказывают в признании их заслуг! Интеллигенцию не оценили! И стало ясно, что новые русские создавали не "общечеловеческую" демократию, а свою -для "новых русских", интернационалистов капитала. Оказывается, их интересовала не свобода для интеллектуального самовыражения, не свобода для мысли и слова, а свобода экономического частного действия, свобода открыто приватизировать. И уже самой интеллигенции стало ясно, что она в этой демократии не была предусмотрена. Перед лицом такой неожиданности и унижения интеллигенции антисоциалистическое диссидентство у нее стало (с 1993-го) переламываться на диссидентство антидемократическое. Вспомнив свои давние возмущения по поводу гонений на генетику и кибернетику, интеллигенты остановили собственные поношения марксизма. И даже начали цитировать марксистские объяснения реалий капитализма. И то, что им когда-то говорили коммунистические пропагандисты о капитализме, они теперь находят правильным. А все, что им говорили о социализме, они пока еще по-прежнему считают фантазией. Они видят настоящий социализм, реальный, без забегания вперед истории, без писательских фантазий и программно-политических утопий, без искусственного "внесения сознания в массы", без коммунизма и рабочего движения, - на Западе. Социализма "по-советски" интеллигенции не хочется, а по-западному он в России, видно, уже не получится. Вот интеллигенция в растерянности и оглядывается. Лишь меньшинство интеллигенции, разочаровавшись в иллюзиях горкомовского и обкомовского социализма, пошло не в еще большие иллюзии, а по пути освобождения сознания от остатков иллюзий. Лишь меньшинство стало переходить на принцип жестко научного взгляда на общественное бытие, на советское прошлое и оценивать это прошлое сквозь политико-экономическое, научное здравомыслие. Большая же часть научной и художественной интеллигенции под давлением обид из-за отношения к ней ее бывших подзащитных стала отдаляться от былой диссидентской общественной активности. И вообще, о социально-активной личности в интеллигентских писаниях уже - ни слова: уже получили свое от "активных личностей". И как в первые десятилетия века, интеллигенция начала вымещать свои обиды и разочарования на научном сознании, "научно бунтовать". Решив, что научное сознание слишком узко, чтобы дать правильное понимание жизни. Как будто не социальное положение промежутка между классами виновато в том, что интеллигентных так легко в очередной раз удалось обмануть неинтеллигентным, а научная образованность подвела интеллигенцию. И вот вместо науки и вместо "утопий" научного сознания интеллигенция стала выставлять для демонстрации свои увлечения мистическими объяснениями происходящего. "Верую, ибо абсурдно" стало программой нового видения мира. Интеллигенция заговорила об иррациональности мира и об ограниченности научного мировоззрения. Высокие призывы научной и художественной интеллигенции в диссидентские времена - идти всем общечеловеческим миром к Храму- практически обозначились как простые зазывания в церкви. Обязавшаяся просветительствовать - вполне обошлась демонстрациями свечек. Надеющаяся и кающаяся - с увлечением окунулась кто в какие священные писания. В литературу и кино, разочаровавшись в старых ценностях, художественная интеллигенция привела новых "героев", сражающихся уже не за революцию, не за светлое будущее человечества, а за исключительно свое личное и семейное роскошное настоящее. И воюют ее герои уже не против невежества и подлости, а против вампиров, пришельцев, мутантов, монстров, колдунов, домовых, сглазов и проч. На полном серьезе интеллигентные люди рассуждают с телеэкранов о пользе ворожбы, шаманства и знахарства в науке, политике, в медицине и образовании, в управлении государством (с чем недостаточно верующие кухарки, видимо, по этой причине и не справляются). Городские "аграрии", звеня степенями и учеными званиями, серьезно советуют крестьянам переходить на мотыги и сохи, а заграничные подданные рекомендуют российским гражданам покончить с индустриализацией. Раз анафема сталинизму, то вместе с ним - индустриализации и коллективизации, и предрассудку патриотизма о сильной армии и народном контроле.1 Возмущенные когда-то культом личности, интеллигенты диссидентски сражались в последующие три десятилетия против личностей у власти и получили культы не-личностей. Культ служения отечеству, наукам и искусству заменили пропагандой биологических и химических удовольствий, смакованием "клубничек" из интимных отношений между людьми. Культ сильной личности в человеке сменился на культ физической силы у человека, в том числе пищеварительной и половой. Образованные и, казалось бы, культурные зааплодировали дикому бескультурью: "камерное" искусство - татуировки, матерщину, блатные песни и шуточки - подняли на пьедестал высшего достижения цивилизации. И вот к 1997 году интеллигенция дошла до "дна" своего зарплатного и духовно-культурного падения, до "стабилизации", под новое бытие она стала строить новое сознание, переосмысливать прошлое страны. Интеллигенты спохватились: они вдруг обнаружили, что деньги на науку и культуру - это и были деньги на кормление им же, интеллигентам, материальная нищета заставила интеллигенцию притормозить в своих увлечениях "новыми ценностями". Избавившись от культа научного мышления и от строительства Храмов (науки, культуры и т. n.) она себе же урезала среду обитания и начала быстро (по Дарвину) численно сокращаться. Пошли раздумья и осознания. И интеллигенции вдруг открылось, что поношение марксизма и социализма было со стороны поощрявших ее на эти подвиги небескорыстным, не истины ради. И обнаружила интеллигенция заодно, что корысть доставалась не ей, а тем, кто ее подвигал на борьбу за вечные истины, за общечеловеческую социальную справедливость. Интеллигенция увидела, что ее порыв критического антисоветского реализма оказался неоплаченным: гонимые и обиженные Советами и парткомами оказались алчными и вовсе не сиротливыми и слабыми. Они использовали интеллигенцию в роли термитов, чтобы та источила для них здание социалистического строя. Интеллигенция выполнила ожидаемое и... сделалась ненужной больше "новым русским". Зачем ей платить, если нужды в ней больше нет? И теперь интеллигенция - в большом разочаровании. Она поднимает веки, оглядывается - за что боролись и на что напоролись? Она, оказывается, помогла новому классу бороться и вытеснить коммунистов, помогла классу приватизаторов - бескорыстно, по-коммунистически, на принципе субботников и воскресников. Осознав себя обманутой, интеллигенция опять ощутила в себе оппозиционность. Ей не заплатили, ее не ставят больше ни во что, как женщина, живущая на содержании, она жалуется на бесчеловечное обращение с ней и ищет - кто бы ей посочувствовал, кто бы ее услышал. Но за деньгами она идет опять к тому, кто может заплатить. И увиделось интеллигенции родство ее рабочему классу: ее тоже нанимают и ей тоже не платят. И запричитала она печатным словом, что совсем опустили ее на социальное дно, сбросили до пролетариев. С кухонным возмущением она восклицает: куда же смотрит рабочий класс, народ, коммунисты, наконец! Она же гибнет! И опять осуждает коммунистов, пролетариев, но уже за то, что те бросили ее на экономическое съедение новому классу. Умом интеллигенция продолжает зарабатывать на жизнь критикой марксизма и социализма, но душой уже ищет понимания и защиты у такого же обиженного и обманутого, как она. Ищет, однако к пролетариям не идет. Вот пусть пролетарии услышат ее жалобы, пусть вместо нее выступят! Парадокс, но интеллигенция - носитель и производитель теоретического сознания общества - не понимает, что с ней происходит, не видит себя со стороны. Она чувствует, мечется, но не осознает. На месте научного сознания у нее прорастает антинаучное, на месте антикоммунистического диссидентства - антидемократическое. От "больше социализма" в эпоху перестройки интеллигенция в свое время быстро перешла к антисоциализму эпохи упоения свободой от КПСС и КГБ. А уже в последние годы XX века российская интеллигенция еще раз перевернулась - опять занемогла мечтой о социализме. О своем, конечно, социализме - о социализме межклассового мира, сотрудничества классов на благо всеобщей культурности. И это ее новое диссидентство - диссидентство антидемократическое - опять душевное, не политико-экономическое. Мысли интеллигенции заняты ее собственным социально-экономическим бытием: ее пустили к микрофонам, - и она опять заговорила о новой всечеловеческой справедливости; ей наступили на интерес, ущемили, - и она запричитала об отсутствии справедливости в мире. Для научного понимания того, что происходит с российской интеллигенцией, у самой интеллигенции нет соответствующего социального положения - положения низов общества, чтобы она могла understand (посмотреть снизу). Интеллигенция гневается на новый порядок, но завидует верхам; сетует на несправедливость нового класса по отношению к ней, но именно от них ждёт оплаты за свои услуги. Она жалуется низам на верхи и одновременно сторонится низов. Она демонстративно выставляет свой проснувшийся интерес к марксизму: она - в протесте, она - в мыслительной забастовке! Для пролетариев урок тяжелый, но полезный - окончательно за XX век осознать, что слова интеллигентов, будто интеллигенция тоже входит в рабочий класс, означают лишь, что интеллигенция с ужасом и обидой высказывает господам свои жалобы на материальное положение: "Нищаем, становимся частью обездоленного (не имеющего своей доли) слоя населения!" Вот и весь ее протест. А сами пролетарии ее не интересуют. К началу 80-х интеллигенция уже перебрала главные варианты немарксистских социализмов - мелкобуржуазный крестьянский и мелкобуржуазный чиновно-интеллигентский. Ее манил "коммунизм" полного потребления заокеанских миллиардеров, ее устраивал "истинный" гуманный социализм в Швеции, но не трудовой умеренный коммунизм и политико-экономический социализм пролетариев. Ей хотелось потребительской широты, всеобщего благородства и собственной солидности, а пролетарии демонстрировали ей грубую, черновую строительную работу. К концу 80-х интеллигенция, в конце концов, остановилась на воспроизведении в России современного западного "настоящего" социализма - социализма демократического, с интеллигентным лицом. С декабря 1991-го российско-советская интеллигенция перешла просто на антисоциализм, уверившись, что у социализма не может быть человеческого лица, не может он быть демократическим. А теперь, на исходе века, интеллигенция почувствовала, что не следовало ей во всем сопротивляться советском социализму своим инакомыслием. Жизнь груба, жизнь состоит из выживания, и на грубость жизни нужна грубость действий, на условие выживания приходиться отвечать действием выживания. Буржуазный общественный порядок интеллигенция считала продуктом естественного хода истории, а порядок пролетариев - искусственным "вламыванием" в этот ход. Теперь осмыслила: "естественность" хода истории определяется силой класса, который находится у власти, при собственности и СМИ. У сильного класса все реально, даже абсурд, а у слабого все - утопии, даже научные. Классы по-прежнему делают историю, а интеллигенция обслуживает делающих. Она может только раздражаться. Что историю делают не для нее. И это делание кем-то и не для нее она объясняет как работу неких посторонних, неинтеллигентских сил. "Историческая необходимость" - это интеллигентская манера мыслить то, что историю делают классы и делают ее вопреки желанию интеллигенции; это способ осознания истории людьми, которых судьбы (классы) тащат помимо их желания, осознания людьми, которые историю не делают, а только при сем присутствуют. Как стороннее "лицо" во взаимоотношениях классов вокруг сотворения истории интеллигенция могла бы быть объективной в описании истории, но эта отстраненность как раз и не позволяет ей видеть историю как продукт чьего-то делания. Интеллигенция - научный свидетель, от которого "делатели" истории скрывают и свои планы и свои действия, выдавая свою историческую работу за действия некоей всемирной общечеловеческой справедливости и исторической законосообразности. Практика строительства социализма в СССР, как объективный рецензент, выдавала оценки социалистическим поделкам советской интеллигенции и ставила "неуды" (и жестко) за каждый ее вариант отсебятины. В 1921-м интеллигенция, идя навстречу пожеланиям определенной группы трудящихся - трудящихся из патриархального и мелкотоварного производства - построила для них модель их "социализма" - "социализма" как равного стартового условия для тех, кто опоздал с первоначальным накоплением капитала. К 1936-му чиновная интеллигенция кланом приватизировала общественную собственность, обозначив это для народного восприятия как уже социалистическое обобществление. Собственность народа чиновничья прослойка между классами перевела в собственность государства, переписала на себя (как управляющий переписывал на себя имение барина, пока тот гулял по европам и проигрывался в карты). Реализовался образ "социализма", сочиненный во второй половине XIX века западными "социалистами" Дюрингом и Каутским, - государственно-силовой и акционерный, анархо-синдикалистский "общак". Социализм пайщиков ЗАО "Власть".1 Из механизма "присмотра" за частным сектором при смешанной экономике государственный капитализм был поднят кланом столоначальников на уровень самостоятельного уклада общественной даже жизни. И даже - ведущего уклада. В учебниках по научному коммунизму подчеркивалась победа к 1936 году социализма над частным капиталом. Но не говорилось об одновременной победе чиновного, кланового "социализма" над социализмом пролетариев. В учебниках говорилось о переходном периоде как эпохе противостояния частного капитализма государственному, но не говорилось о противостоянии "кто-кого?" (и, значит, о втором этапе перехода) государственного капитализма и собственно социализма. Чиновничество отстояло практически и "теоретически" свой "общаковый" (анархо-синдикалистский) "социализм". "Социализм" закрытого общества столоначальников - в борьбе против белых и красных. Отстояло и создало свою республику (по образу самостийной республики у Махно эпохи Гражданской войны), только самостийность этой "Махновии" от белых и от красных была не территориальная, а социально-структурная. Вот только теперь, после гибели чиновного "социализма", попав в положение гонимого новой демократией социального слоя, интеллигенция принялась интересоваться социализмом пролетариев. Принялась знакомиться с трудовым социализмом, дабы определиться в нем со своим интересом. Не обмануться бы ей, как только что обманулась с демократией. Если бы интеллигенция не столько выражала в своих теориях интересы собственного промежуточного, внеклассового клана, а действительно выступала бы производителем теоретического сознания общества, то заинтересовалась бы марксизмом не в качестве демонстрации своего диссидентства новому классу у власти, а как интеллектуальным элементом в достраивании культуры научного мышления на принципе дополнительности. И незачем интеллигенции, если она выдает себя за производителя теоретического общественного сознания, демонстрировать на марксизме свое анти-"демократическое" диссидентство. Верность духу научности и без того позволяет интеллигенции позитивно осмыслить проделанное в науке марксизмом. Если, конечно, интеллигенция хочет остаться востребованной как субъект одного из видов производства - производства знаний. Делать обратную работу - закрывать открытое, опуская науку и культуру научного мышления в догалилеевское время - значит бороться против закона отрицания отрицания, а для людей образованных (тем более знающих историю с признанием этого закона в раннем СССР творцами тогдашней "пролетарской" философии) - некрасиво. Некрасиво столь же, как и предание некогда анафеме генетики и кибернетики. Интеллигенции, возмущенной непочтительным отношением к науке со стороны творцов "социалистической идеологии" и строителей "социализма", такое должно быть понятно. В качестве граждан новой Германии немецкие физики 30-х знали, что у А. Эйнштейна "не та" национальность, но как ученые-физики они проводили расчеты по формулам Эйнштейна. У них хватало ума не мыслить в вопросах науки категориями министерства пропаганды. Произнося возмущенные речи о вмешательстве идеологии в науку, нынешняя российская интеллигенция сама, видимо, не хочет, чтобы этого вмешательства не было. Она уже в диссидентские годы переключилась на зарабатывают идеологией, борьбой за права (как тогда перед коммунистами, так теперь - перед демократами), переключилась на работу для политического рыночного спроса. Сегодняшняя интеллигенция жалуется, что науку не ценят, но она не искренна в этих жалобах: за идеологию интеллигенты получают от господствующего класса больше, чем за науку. На словах интеллигенция ратует за науку, а практически она неплохо зарабатывает разгромом науки, насаждением в общественном сознании именно антинаучного мировоззрения. За это платят больше.1 IV. Куда же движется Россия? Лучшие представители советской интеллигенции отлично видели нараставшее расхождение между реальной жизнью и насаждаемыми в обществе представлениями о социализме, иллюзорность которых была очевидна и менее образованным слоям общества. В начале перестройки, когда речь шла об обновлении социализма, значительная часть интеллигенции знала о бесперспективности этого пути. Нарастание кризисных явлений, охвативших все сферы жизни общества, привело к тому, что часть интеллигенции стала считать капитализм наиболее подходящим путем развития России. Думается, что российское общество и социально-политические процессы в нем многие были склонны рассматривать с точки зрения идеологического стереотипа прошлого, то есть одномерно, исходя из наличия двух полюсов. Произошли изменения в экономике, политике и других подсистемах общества, и вместе с этим существенно корректируются представления о мире, меняется парадигма социального развития. Нынешний век существенно отличается от прошлого столетия, которое порождало эволюционные представления (не только в биологии, но и в социальных науках). Западное общество давно перестало быть капитализмом в том классическом варианте, который изучали основоположники марксизма, оно, скорее, находится в посткапиталистической стадии. Это постиндустриальные и информационные общества, где подавляющая часть населения считает себя средним классом, медицинское и социальное страхование реализуются как за счет государства, так и за счет работодателя, основная часть населения имеет среднее и высшее образование, в производственной сфере занято не более 1/4 активного населения. Реализация капиталистического варианта развития толкает Россию на путь создания псевдокапитализма. Свидетельством этого является осуществляемая ныне экономическая и социальная политика, для которой характерны линия на быстрое сокращение государственной собственности (без особого интереса к тому, в какие руки она переходит), максимум предпринимательской свободы, слабая социальная ориентация на повышение жизненного уровня. Российское общество встает на путь капиталистических отношений в варварской, нецивилизованной, спекулятивной форме, близкой к тем, что сложились в странах Латинской Америки. В последних публикациях возникающее у нас общество характеризуется то как монопольный номенклатурный квазикапитализм, вступивший в связь с криминальными структурами; то как капитализм перераспределительно-экплуататорского типа; то как дикий капитализм на стадии первоначального накопления. Но как бы все это ни называлось, суть не меняется. Реализация этой модели обрекает население России в своем большинстве на снижение уровня жизни. Как показали события в Москве в октябре 1993 г., на усиление социальной несправедливости и ухудшение жизненного уровня люмпенизированная часть общества может ответить вспышками насилия и социальными беспорядками вплоть до вооруженных выступлений. Одновременно с люмпенизацией происходит процесс утраты людьми тех ценностей, которые еще недавно составляли основу нашей жизни. Естественный результат- социальное недовольство. Это подтверждают и результаты опроса городского населения, проведенного в мае 1993 г. ИСПИ РАН (объем выборки 1 098 человек при 3% точности). Тогда на вопрос "Если бы в 1985 г. Вы знали, что будет сегодня, к чему приведут начавшиеся в стране перемены, Вы поддержали бы их тогда или нет?" 40% опрошенных ответили "да", 42% - "нет", и 18% воздержались от определенного ответа. Однако большинство не желало бы возврата в прошлое, и об этом можно судить по результатам опроса, проведенного центром СоциоЭкспресс Института социологии РАН (репрезентативная двухтысячная выборка в 12 регионах России, включая Европейскую часть, Сибирь и Дальний Восток). В июне 1993 г. на вопрос "Как Вы думаете, переход к свободной рыночной экономике - это правильный или неправильный шаг для будущего России?" 42,8% ответили: "правильный", 28,0% - "неправильный", остальные 29,3% затруднились дать определенный ответ. Размышляя над путями развития России, часть интеллигенции считает, что у России свой самобытный путь, своп национальные традиции, своя история, и влияние прозападной ориентации наносит вред национальному менталитету и русской цивилизации. Более радикально настроенная часть интеллигенции убеждена, что Россия, хотя ей и не следует имитировать западную модель, всегда стремилась к Западу, к овладению опытом передовых, прежде всего европейских стран. Между тем России предстоит найти свои пути с учетом собственной национальной специфики и исторических тенденций развития, заложенных в ее истории. Опыт развития других стран, безусловно, представляет ценность, так как наша страна не находится в авангарде и является страной догоняющего развития. Но слепое копирование путей развития "стран экономического чуда", без учета национальной и исторической специфики может привести лишь к очередной национальной катастрофе. И.А. Ильин в свое время заметил, что Россия призвана не заимствовать, а искать русского видения при решении своих проблем. В то же время тесные связи с Западом также предполагают не самоизоляцию России, но ассимиляцию достижении иных стран, использование накопленного ими опыта, реализацию неких универсальных принципов организации общества. Лучшие представители российской интеллигенции, отбрасывая крайности линий славянофильства и западничества, видят путь к возрождению России не в расширении коммерческой активности, а в воссоздании национального единства, подъеме культуры, науки и образования, в восстановлении и развитии промышленного и сельскохозяйственного производства.1 Если мы хотим возродить Россию, построить в ней демократическое цивилизованное государство, то в центре реформаторской деятельности должны быть интересы большинства населения, а демократия - являться гарантом обеспечения социальной защиты и прав человека. V. Интеллигенция и политика Известно, что отношения между властью и интеллигенцией всегда были весьма сложными. В силу своей высокой моральности последняя обычно стремилась дистанцироваться от политической власти, находиться к ней в открытой или подспудной оппозиции. Подобные настроения присутствовали у основной массы интеллигенции с момента ее появления в истории "как силы оппозиционной" (П.Л. Лавров). Однако господствующее положение власти и нажим на интеллигенцию приводили к тому, что ее определенные представители утрачивали то качество, которое называют интеллигентностью, шли на компромиссы, а порой и сделки с совестью, принимали участие в эксцессах деспотизма, служили поддержанию режима. Власть, в свою очередь, проявляла осторожное отношение к интеллигенции. Власть нуждалась в ней не как в выразительнице общественного мнения, а, скорее, как в функционере, исполнителе утилитарных требований. Ныне качественно меняется стереотип поведения интеллигенции. У ее части заметен интерес к политике и даже к вхождению в структуры управления. Выходцы из различных отрядов интеллигенции на "демократической волне" перестройки заняли государственные посты, стали чиновниками на службе у правительства. При этом следует вспомнить, что в первые послереволюционные годы с новым режимом сотрудничали, а нередко занимали крупные государственные должности немало выходцев из "буржуазной" интеллигенции. Их было особенно много среди первых советских послов и дипломатов. Но вскоре образованные люди, интеллектуалы стали "вымываться" из высших эшелонов власти. Этот процесс начался при Ленине ("рабочая оппозиция", к примеру, требовала прекратить прием в партию представителей интеллигенции) и закончился полным их вытеснением из партийных и властных структур в 30-е годы. Как тут не вспомнить фрагмент из письма В.И. Ленина А.М. Горькому 7 ноября 1908 г.: "Значение интеллигентской публики в нашей партии падает: отовсюду вести, что интеллигенция бежит из партии. Туда и дорога этой сволочи. Партия очищается от мещанского сора. Рабочие больше берутся за дело...". Предпочтение при приеме в КПСС (а это было одно из основных условий для начала административной карьеры в советском обществе) отдавалось лицам, имеющим социальное происхождение из рабочих. В наше время стремление части интеллигенции войти в структуры власти может быть объяснено невостребованностью ее знаний и умений, интересами к новым сферам деятельности, желанием поднять уровень руководства страной, необходимостью защиты нравственных устоев общества. Представители "элиты интеллигенции" сейчас встречаются в интеллектуальном окружении Президента (некоторые его советники и консультанты), среди глав администраций областей России, в составе Государственной Думы. Однако сейчас трудно сказать, окажется ли длительным такое участие интеллигенции во власти, ибо "участвуя в смене политического строя и занимая лидирующее положение в новом руководстве, она по сути дела готовит почву для прихода к власти новых классов". В мировой истории немало примеров, когда интеллигенция способствовала большим изменениям в обществе, а потом попадала в немилость.1 Поиск путей развития России предполагает создание новой системы духовных и политических ценностей, которые бы сблизили различные слои интеллигенции. Заключение. Проблема интеллигенции в XX в. притягивает внимание политика, публициста, философа, историка, обывателя. Об интеллигенции говорить легко, потому что она сама говорит о себе больше всех. Интеллигенция "на виду", она не скрыта в толще народного быта, не плутает в лабиринтах власти; ее бытие - сфера духа, ее поступок - слово. Но как трудно поймать собственную тень, так же трудно запереть интеллигенцию в жесткий каркас определений. Дискуссии о статусе интеллигенции не носят чисто научного характера, они, как правило, становятся достоянием общественности, в них втягиваются широкие социальные слои. В ситуациях политической неопределенности, экономической нестабильности, в "смутное время" общество обращается к интеллигенции как средству самоопределения, прояснения и укрепления пошатнувшихся устоев. Порицание или одобрение чужого поведения, потребность обнаружить персонифицированные образы добра и зла, желание быть похожим на определенный социальный тип, социальный образец или напротив, дистанцироваться от него - не что иное, как форма идентификации. Пожалуй, ни один из элементов социальной структуры общества не являет собой столь универсальное средство для выявления основных социальных оппозиций. Собственно, свойство "вызывать огонь на себя" неотделимо от природы интеллигенции, по отношению к ней каждый решается сказать то, что страшится произнести вслух о себе; она - незаменимый помощник в деле самопорицания или самовозвышения, она готова подхватить любое начинание, направленное против нее... Не менее сложная проблема возникает, когда делаются попытки от эмоционально-оценочной характеристики интеллигенции как носителя безусловно положительного перейти к детальной разработке теории интеллигенции как идеального типа. В этом случае отношение к интеллигенции трансформируется в общую социально-политическую концепцию, в которой в свернутом виде содержатся представления авторов о движущих силах мировой истории, соотношении науки и нравственности, философии и политики, искусства и воспитания. Образ интеллигенции в этом случае оказывается не только внутренним регулятором поведения личности или средством самоидентификации различных социальных страт, но и масштабным социальным идеалом, обладающим широким, неспецифическим спектром действия с достаточно агрессивной идеологической доминантой. Миссия интеллигенции в социально-политической жизни - лишь выявление возможности целостности, совершенства через указание на несовершенство каждого отдельного решения. Это интерпретационная деятельность - рассмотрение позиции своего политического оппонента как горизонта своих собственных решений. Вечная оппозиционность интеллигенции, неспособность ее включиться в каждодневную политическую борьбу, ненадежность ее как политического союзника на самом деле есть реализация важной социальной задачи - "удерживать в узде" мир полярностей, сохраняя его структурированность. Политика, в которой не звучит голос вечного диссидента - интеллигенции - способна поглотить, сделать своим средством и абсолютные ценности, готова нарушить "зону неприкосновенности" личного бытия. Интеллигент всегда может сказать: мы не переделаем этот мир, но по крайней мере, можем способствовать тому, чтобы он не разрушился. "Нужно быть в мире настолько, чтобы сознавать необходимость воинских Уставов, и не быть в нем настолько, чтобы помнить, что воинских Уставов недостаточно. Напомнить об этой недостаточности - не в этом ли задача интеллектуалов?". Интеллигент, таким образом, есть персонификация интегративной функции противоречивого социального целого, он - "эксперт по целостности". Чем более дифференцированным становится общество, тем сложнее сохранять в нем баланс частей и целого. Любой элемент общества - политика, экономика, идеология, мораль, искусство - стремится к выполнению приоритетной роли, что выражается в появлении концепций тотальной эстетизации жизни, политизации ее, экономического универсализма и т.п. Аналогичные процессы происходят и в области социально-классовой структуры: различные социальные группы - рабочие и крестьяне, чиновники и интеллектуалы, молодежь и женщины - претендуют на социальное лидерство. Вовлеченность в конкретные виды деятельности становится препятствием на пути идентификации социальных групп, адекватного осознания себя в качестве элемента социального целого. Поэтому определенное состояние отстраненности от социальной практики, неангажированности, оказывается необходимой предпосылкой реализации интегративной функции. Возможно ли локализовать эту функцию целостности, отождествить интеллигенцию с определенной профессией, образом жизни, характером образования? Очевидно, такие попытки будут более продуктивными по отношению к прошлому. Исторические формы бытия интеллигенции - это люди свободных профессий, студенческая молодежь, еще не обретшая своей социальной ниши, наконец, просто всесторонне образованные люди из привилегированных слоев, не имеющие определенного рода занятий. Но если в прошлом интегративная функция имела тенденцию к объективации в жизни определенных социальных слоев, то в последнее время все труднее выделить особую группу, имеющую право называться интеллигенцией, все труднее найти человека, который всей своей жизнью подтверждает свое право называться интеллигентом. Трюизм возведен в степень парадокса: интеллигент - любой представитель "образованного класса", границы которого постоянно расширяются. Интеллигент - это посланник трех миров - мира абсолютных ценностей, личностного бытия, социальной жизни; он всегда находится "между", не погружаясь целиком ни в одну из областей социума; он посредник, но не святой, созерцающий вечность, не ученый, посвятивший всю жизнь поиску истины, не политический трибун. Интеллигентность - это наличие некоей дополнительной мотивации, заявляющей о себе в любой деятельности; это сомнения святого и муки совести политика, это вечная критика обособленности, ограниченности, фанатизма. Прикасаясь к различным мирам, интеллигент меняет свой облик: в сфере ценностей он превращается в ироника, в политике становится оппозиционером, в повседневности зачастую принимает облик юродивого. Интеллигенция наделяет общество социальным зрением, превращает традицию в историческую память, помогает увидеть границы исторических аналогий, пребывает в особой реальности, находящейся за пределами сущего и должного - в реальности возможного. ЛИТЕРАТУРА Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. Наука в России: состояние, трудности, перспективы (материалы "круглого стола") // Вопр. философии. 1994. №10. Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 гг. М.: Мысль, 1981. Самсонова Т.Н. Концепция "правящего класса" Г. Моски // Социол. исслед. 1994. № 10. Паркинсон С.Н. Закон Паркинсона / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1976. Вселенский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М.: Сов. Россия, МП "Октябрь", 1991. Ашин Г. Правящая элита и общество // Свободная мысль. 1993. № 7; Дискин И.Е. Россия: социальная трансформация элиты и мотивация // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. М., 1994. Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты в России в условиях социального перелома // Куда идет Россия? М., 1994. Рукавишников В.О. Социология переходного периода // Социол. исслед. 1994. № 6. Дахин В. Дуализм российской общественно-политической жизни // Свободная мысль. 1993. № 14. Дмитриев Л.В. Конфликт на российском распутье // Социол. исслед. 1993. № 9. Бутенко А.П. Политические мифы сегодняшней жизни: что и кто стоит за ними // Социол. исслед. 1994. № 6. Рукавишников В.О. Социальная динамика и политический конфликт в России // Социол. исслед. 1993. № 9-16. Комозин Л.И. Шоковая экономика. Тенденция общественного мнения населения России // Социол. исслед. 1993. № 11. 17. Русская идея. М., 1992. 1. Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 гг. М.: Мысль, 1981. 1 Бутенко А.П. Политические мифы сегодняшней жизни: что и кто стоит за ними // Социол. исслед. 1994. № 6. 1 Паркинсон С.Н. Закон Паркинсона / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1976. 2 Рукавишников В.О. Социология переходного периода // Социол. исслед. 1994. № 6. 1 Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты в России в условиях социального перелома // Куда идет Россия? М., 1994. 1 Бутенко А.П. Политические мифы сегодняшней жизни: что и кто стоит за ними // Социол. исслед. 1994. № 6. 1 Ашин Г. Правящая элита и общество // Свободная мысль. 1993. № 7; Дискин И.Е. Россия: социальная трансформация элиты и мотивация // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. М., 1994. 1 Дахин В. Дуализм российской общественно-политической жизни // Свободная мысль. 1993. № 14. 1 Комозин Л.И. Шоковая экономика. Тенденция общественного мнения населения России // Социол. исслед. 1993. № 11. 17. Русская идея. М., 1992. 1 Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты в России в условиях социального перелома // Куда идет Россия? М., 1994. 1 Вселенский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М.: Сов. Россия, МП "Октябрь", 1991. 0 19 Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.  |
|
Банк готовых работ
Форма заказа
Скачать работу
экономические  Copyright © refbank.ru 2005-2024
Все права на представленные на сайте материалы принадлежат refbank.ru. Перепечатка, копирование материалов без разрешения администрации сайта запрещено. |
|