|
|
Утопия и традицииОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ 3 1. ЗАРОЖДЕНИЕ УТОПИИ 5 2. РАСПРОСТРАНЕНИЕ УТОПИИ 7 3. АПОГЕЙ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА 18 4. УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ В РОССИИ 24 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 32 ЛИТЕРАТУРА 33 1. ВВЕДЕНИЕ Впервые мечта о "золотом веке" (общество без угнетения, без эксплуатации, без классов) возникает на начальных стадиях развития антагонистического общества именно как протест, причем не всегда ясно осознанный, против эксплуатации. Идеализацию первобытнообщинной эпохи представляют собой в конечном счете утопические учения Лао-цзы, Эвгемера, Ямбула и ряда других мыслителей эпохи рабовладения. "В Европе,- писал Н. Е. Застенкер,- важнейшие элементы утопического социализма сложились в античной Греции и Риме: легенда о "золотом веке" (общинно-родовых отношениях, не знавших неравенства, эксплуатации и собственности) и ее многочисленные рационалистические переработки утопистами прошлого; дискуссии древнегреческих мыслителей вокруг проблем имущественного неравенства и "естественного состояния" общества, полисной демократии и "распределительной справедливости"; легендарные уравнительные реформы в Спарте и платоновская утопия кастового рабовладельческого коммунизма, сочетавшаяся с критикой частной собственности, а также критика этой утопии Аристотелем. Еще более значительное влияние на утопический социализм оказало социальное учение раннего христианства, содержавшаяся в нем проповедь общечеловеческого равенства, братства и потребительского коммунизма". В Средней Азии в эпоху перехода от рабовладения к феодализму на рубеже V и VI веков идеи социального равенства находят выражение в широком народном движении маздакитов в Иране и соседних государствах. Маздакиты (от имени основоположника учения Маздака, ок. 470- 529) выступали за восстановление первоначального равенства людей, нарушенного случайной, с их точки зрения, победой тьмы (зла) над светом (добром), что привело к появлению таких бедствий, как нищета, зависть, жадность, лживость и т. д. Ратуя, в сущности, за возврат к общинно-родовым порядкам, маздакиты призывали к обобществлению средств производства и рабов, к установлению свободного брака среди членов общины. Многообразные антиэксплуататорские идеи, связанные с различными выступлениями подневольных крестьянских масс, возникают и в эпоху феодализма. В разного рода народных социально-религиозных учениях, ересях, в произведениях устного творчества выражаются мечты о социальном равенстве. Своего рода уравнительный коммунизм проповедуют в средневековой Европе табориты и анабаптисты. Своей вершины в условиях феодализма эта народно-утопическая идеология равенства достигает в учении вождя Крестьянской войны в Германии XVI в. Томаса Мюнцера, выступавшего с осуждением частной собственности, за общность имуществ и обязательность труда для всех. Основной пафос такого рода народно-утопической антиэксплуататорской идеологии состоял в революционном отрицании существующего. Что же касается заключающихся в ней положительных требований, социальных идеалов, то они носили весьма смутный характер и были в значительной степени обращены назад, к строю патриархального равенства. 1. ЗАРОЖДЕНИЕ УТОПИИ В XVI-XVIII в. критика порядков, основанных на частной собственности, провозглашение социального равенства, опирающегося на "общность имуществ", находят свое литературное, а точнее, даже художественно-романическое выражение в произведениях двух выдающихся мыслителей и писателей-гуманистов - англичанина Томаса Мора и итальянца Томмазо Кампанеллы. Создателем первой литературной утопии, т. е. сказания о никогда и нигде не существовавшем, но желанном, прямо-таки идиллическом обществе (дословно "утопия" значит "нигдея", т. е. место, которого нет), был Томас Мор. Впервые в мировой литературе Мор нарисовал подробную картину социального строя, основанного на коллективной собственности на средства производства. Сокращенный заголовок главного произведения Мора-"Утопия" (1516)-дал название всему домарксистскому периоду социалистических и коммунистических исканий и мечтаний. Усматривая главную причину всех социальных бедствий (паразитизма, тунеядства, нищеты, войн и т. п.) в существовании частной собственности, Мор полагал, что "распределить все поровну и по справедливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность. Если же она останется, то у наибольшей и самой лучшей части людей навсегда останется страх, а также неизбежное бремя нищеты и забот". Своеобразная черта моровской утопии заключалась в провозглашении необходимости коммунистических преобразований не только в сфере потребления, но прежде всего в самом производстве. "Великая заслуга Мора,- писал В. П. Волгин,- состояла в том, что он сумел в XVI в. подняться от коммунистической организации потребления (сохраняя ее все же в форме общих трапез) к коммунистической организации производства". Более того, Мор показал при этом, что только на основе общественной собственности может быть осуществлен идеал, выдвинутый гуманистами эпохи Ренессанса,- идеал высокоразвитой личности. В идеальном обществе Мора рабочий день длится не более шести часов; граждане имеют время для занятий искусством, наукой; здесь нет денег; все работают; потребности в еде и одежде ограничены до минимума. По словам А. Э. Штекли, "Мор ищет разумную альтернативу тому, что видит вокруг: он не идеализирует ни хозяев ремесленных мастерских, ни напористых мануфактуристов. Его альтернатива, его "иной путь" - в подходе к производству с позиций последовательного гуманизма. Потребление материальных благ, с его точки зрения,- не истинное предназначение человека, поэтому и производство вещей не самоцель. Коль скоро оно должно быть подчинено высшим интересам самих работающих, то стремиться надо не к изобилию материальных благ, а к обилию досуга, отдаваемого духовному и физическому совершенствованию. Ведь куда лучше, убежден Мор, не тратить времени на изготовление вещей, без которых можно обойтись, и, следовательно, меньше работать, чем губить жизнь в тщеславной погоне за показным и ненужным избытком". И все же социальный идеал, выдвинутый Мором, не был в строгом смысле этого слова социалистическим; на первое место им выдвигается не совпадение личных и общественных интересов, а подчинение индивидуального общему. "Действительно, утопийцы получают все необходимое от общины, однако то, что есть "необходимое" и "лишнее", "нужное" и "ненужное", определяет в значительной степени не сам индивидуум, а община". Отмечая гуманистический, даже эпикурейский, гедонистический дух "Утопии", мы не должны ни в какой мере игнорировать, затенять черты уравнительности, аскетизма в учении Мора, во всяком случае в его трактовке материальных потребностей людей. Всякая физическая работа у утопийцев остается "телесным рабством", она не доставляет выполняющим ее гражданам никакого удовольствия. За тем, чтобы все усердно трудились, у утопийцев следят специальные должностные лица. Такое отношение к физическому труду, пожалуй, всего резче выявляет в Море представителя буржуазного гуманизма. Не забудем также, что в "Утопии" Мора сохраняются и рабство, и своеобразная социальная иерархия, и власть верховного правителя (князя) - общественные институты, резко противоречащие строю подлинного равенства. К тому же сам Мор не очень-то верит в возможность реального осуществления его предначертаний. Вот какими словами заканчивается его "Утопия": "Впрочем, я охотно признаю, что в государстве утопийцев есть очень много такого, чего нашим странам я скорее бы мог пожелать, нежели надеюсь, что это произойдет". Разумеется, нет никаких оснований соглашаться с вульгарной модернизацией Мора в работах некоторых современных буржуазных авторов, с откровенно антикоммунистическим прочтением "Утопии", представляющей якобы идеал тоталитарного государства, и т. п. Однако вместе с тем нет никакой надобности в том, чтобы замалчивать противоречия некоторых идей Мора принципам социализма, затенять исторически ограниченный характер его идеалов. Мы не должны, конечно, смазывать весьма существенные различия между утопически-коммунистическим гуманизмом Мора, получившим свое дальнейшее развитие век спустя в жизнерадостном "Городе Солнца" Кампанеллы, и грубо уравнительными представлениями некоторых их предшественников, а также ряда представителей аскетического утопического коммунизма XVIII-XIX вв. Но не забудем и того, что и Мор и Кампанелла были лишь весьма далекими предшественниками научного социализма. 2. РАСПРОСТРАНЕНИЕ УТОПИИ Три выдающихся французских мыслителей XVIII в.- Мелье, Морелли и Мабли в определенной степени продолжают традиции, заложенные Мором, а частично даже прямо опираются на его "Утопию", доводя содержавшиеся в ней аскетические начала до уравнительного коммунизма. Существеннейшую черту этих литературных утопий составлял резко критический пафос в отношении строя частной собственности вообще и нарождающихся буржуазных отношений в частности. В этом их главное, поистине революционное значение. Специально здесь следует сказать о Жане Мелье. В его "Завещании", написанном незадолго до смерти, крестьянские мечтания об уничтожении частной собственности на землю, эксплуатации, подневольного, каторжного труда сливаются с беспощадным обличением светских и духовных пастырей, с проповедью насильственного низвержения существующего строя. Все зависит от народа, считал Мелье, все держится на нем; стоит всем захотеть - и тирания падет. "Объединись же, народ, если есть у тебя здравый ум; объединитесь все, если у вас есть мужество освободиться от своих общих страданий!.. Обратите всю свою ненависть и все свое негодование против своих общих врагов... И да не будет среди вас никакой другой религии... кроме религии добросовестного труда и благоустроенной жизни всех сообща...". Идеал Мелье - порядки коммунистической деревенской общины. Отмечая исключительную, если можно так выразиться, заземленность социальной утопии Мелье, Б. Ф. Поршнев писал: "Жан Мелье не придумал общность имуществ, она для него очевидна. Он открыл не коммунизм, а отсутствие коммунизма. Ничего особенного учреждать не предстоит, надо рушить завал, а за ним - ясные просторы". Что касается Морелли, то в его "Кодексе природы" (1755) в первую очередь обращает на себя внимание сугубо рационалистический, лишенный какого бы то ни было историзма, чисто умозрительный способ доказательства автором того положения, что корень всех социальных бед состоит в невежестве людей, в неумении первых управителей обеспечить сохранение первобытных, единственно разумных, по представлениям Морелли, порядков, а также его убежденность в том, что единственным путем к излечению общества от болезней, связанных с распространением частной собственности, является последовательное осуществление предлагаемой им системы строгого, если не сказать сурового, законодательства; только так, "сверху", может быть установлено и обеспечено "общее благо". Габриель Мабли, также восхвалявший порядки древности, когда отсутствовали межи на полях и расточаемые природой блага принадлежали всем сообща, не верил, однако, в возможность восстановления "золотого века". Тем не менее и он считал, что только коммунистические порядки, разрушенные в процессе распространения частной собственности, вполне соответствуют природе человека. Ни в коей мере не стирая различий между учениями Мелье, Мабли и Морелли, подчеркнем закономерную историческую ограниченность их утопий. Как правило, они ограничиваются абстрактным, притом весьма наивным, противопоставлением эксплуататорским порядкам картин коммунистического общества, находящихся в общем за пределами реалистического понимания общественных отношений. Более того, рассматриваемые утопии во многом обращены назад: они либо воспевают "золотой век", якобы имевший место в прошлом, либо идеализируют патриархальные отношения, обычаи деревенской общины или родовые порядки, сохранившиеся на окраинах цивилизации и становившиеся известными в Европе благодаря географическим открытиям на заре капиталистической эры (индейские племена в Северной Америке и т. д.). Кроме того, данные утопии отличаются, как уже говорилось, духом уравнительности. Всеобщая стандартизация, тягостная регламентация жизни, принудительное вступление в брак особенно резко выступают у Морелли. Равенство, проповедуемое в этих утопиях,- равенство потребностей. В целом, хотя мы и относим обычно утопии Мелье, Морел-ли и Мабли к истории социалистических исканий в широком, точнее, расширительном смысле этого слова, они, подобно идеям, получившим выражение в идеологии народных антиэксплуататорских движений, отражают главным образом мечтания и устремления классов и социальных слоев (прежде всего крестьянства), сходящих с исторической арены в процессе социально-экономического развития общества к капитализму. Более точное их название - уравнительный коммунизм. Просвещение, наследовавшее многие рациональные моменты предшествовавшей ему гуманистической мысли эпохи Возрождения, представляло собой, как известно, духовную предпосылку и теоретическое обоснование грядущих буржуазных социально-политических революций. Но это была особая, ранняя форма буржуазной идеологии: отражая недостаточную расчлененность антифеодальных сил, она выступала по своей видимости как надклассовая, общечеловеческая. В качестве "единственного мерила всего существующего" просветители выставляли, по словам Ф. Энгельса, "мыслящий рассудок". "Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам... Теперь впервые взошло солнце, наступило царство разума, и отныне суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека". В процессе развития буржуазных революций идеи Просвещения терпят фиаско: при своем реальном осуществлении лозунг свободы оборачивается новыми формами угнетения. "Царство разума" оказывается всего лишь "идеализированным царством буржуазии", "справедливость" осуществляется в буржуазной юстиции, "равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была... буржуазная собственность. Государство разума... оказалось и могло оказаться на практике только буржуазной демократической республикой". При объяснении этого "парадокса" Энгельс исходит из основополагающих принципов исторического материализма: просветители (Энгельс говорит, собственно, о великих мыслителях XVIII в.), "так же как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха". В ходе и итоге буржуазных революций осталась нерешенной, таким образом, главная социальная проблема - проблема создания общества подлинного равенства людей, эта мечта угнетенных масс со времени возникновения частной собственности, классов, эксплуатации, трансформировавшаяся особым образом в лозунги буржуазного Просвещения (именно потому, что в "общем и целом буржуазия в борьбе с дворянством имела известное право считать себя также представительницей интересов различных трудящихся классов того времени"). Общественная мысль эпохи становления капитализма, эпохи буржуазных революций дает богатую картину отражения этого всемирно-исторического факта. В различных социальных теориях этот факт - несовпадение предшествовавших революции идей Просвещения с пореволюционной действительностью - получает самую разную интерпретацию. Амплитуда этих интерпретаций громадна, но в целом окраска их романтически-пессимистическая. Утопический социализм выступает как одна из многих и вместе с тем очень своеобразных форм отражения данного факта, предлагающая при этом не просто чувственно-эмоциональное, а определенное теоретическое - конечно, в меру развития общественной науки того времени - и к тому же оптимистическое решение указанной выше проблемы: достижение подлинного - а не формального только - равенства и социальной справедливости возможно, но оно возможно на пути не одних лишь политических, но в первую очередь социально-экономических преобразований, на пути коренных изменений в формах собственности. Рассматриваемый в этом аспекте, утопический социализм явился своеобразным теоретическим ответом на те вопросы, которые родились в непосредственной практике революционной борьбы. Именно в ходе первых буржуазных революций в движениях и требованиях народных масс - а "при каждом крупном буржуазном движении вспыхивали самостоятельные движения того класса, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата" - была выявлена ограниченность идеи юридического, политического равенства; именно тогда получил выражение принцип последовательного развития политического, гражданского равенства до равенства полного - социального, равенства прежде всего в отношении к собственности. Критика идей буржуазной революционности, буржуазного демократизма с теоретически более высокой точки зрения, различение собственно политической революции (т. е. переворота в надстройке) и революции социальной (т. е. коренного изменения в имущественных отношениях), призыв к последней - таков важнейший отличительный признак утопического социализма. Исследования советских историков (М. А. Барга, В. М. Далина, А. Р. Иоаннисяна и других) показывают нам, как именно происходило рождение, складывание утопического социализма как качественно нового, особого типа общественной мысли в ходе английской (XVII в.) и французской (XVIII в.) буржуазных революций. Великая волна этих революций, решив главные вопросы борьбы против феодализма, дала одновременно и начало подлинно социалистической теории, которая выступила с критикой капитализма (и вообще эксплуататорских порядков) не с позиций классов, сходящих с исторической арены, а с позиций будущего, т. е. с точки зрения интересов того класса, который был "более или менее развитым предшественником" пролетариата. Рассматривая утопический социализм как своего рода "новое общественное евангелие", Маркс и Энгельс недвусмысленно утверждали: "Это фантастическое описание будущего общества... возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества". Одним из первых предвосхищений социальных устремлений будущего пролетариата к этому преобразованию явилось в известной мере учение вождя Крестьянской войны в Германии XVI в. Томаса Мюнцера. Проповедуя необходимость установления "царства божьего на земле", Мюнцер понимал под ним, по словам Ф. Энгельса, "не что иное, как общественный строй, в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти. Все существующие власти, в случае если они не подчинятся революции и не примкнут к ней, должны быть низложены, все промыслы и имущества становятся общими, устанавливается самое полное равенство". В ходе Крестьянской войны в Германии плебейская часть общества - в силу своего положения "совершенно вне существующего официального общества" - "должна была выйти даже за пределы едва только нарождавшегося тогда современного буржуазного общества...". По мнению Энгельса, доктрина Мюнцера "далеко выходила за пределы тех общественных и политических отношений, которые были тогда непосредственно налицо... Его политическая программа была близка к коммунизму... представляла собой не столько сводку требований тогдашних плебеев, сколько гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов...". В более определенной форме зародыши собственно социалистической мысли выступили в ходе английской революции XVII в. в учении Джерарда Уинстэнли. Идеальное общество Уинстэнли - это не мечта, представляющаяся несбыточной даже самому ее творцу (напомним, что Мор, как, кстати, и Мабли, не верил в практическую осуществимость рисовавшегося им идеала), общественный строй, который может быть осуществлен в реальной действительности. Уинстэнли не фантазер, не писатель-романист, а практический реформатор, предлагающий конституцию "общества равных", поскольку происшедшая революция к нему не привела. Он призывает Кромвеля двинуть революцию дальше, закрепить республику, расположив к ней сердца угнетенных, установив свободное пользование землей, ибо только оно создает свободу гражданина - свободу от нужды. Дилемма, которую рисует при этом Уинстэнли, выглядит так: "Теперь, [когда] вся власть в стране находится в ваших [т. е. Кромвеля] руках, вы сделаете одно из двух: либо объявите землю свободной для угнетенных общин... либо лишь смените лиц, [стоящих] у кормила правления, оставив нетронутыми старые [королевские] законы, и тогда ваша мудрость и почет будут развеяны на веки, и вы либо погибнете сами, либо заложите основание еще большего рабства для потомков". Учение Уинстэнли содержит качественно новую идею, отсутствующую у прежних утопистов. В отличие от предшествующих мечтателей-гуманистов, вроде Мора и Кампанеллы, или коммунистов типа Морелли, Уинстэнли не ограничивается выведением нового, справедливого строя из абстрактных постулатов разума, а стремится представить этот строй как естественное следствие существующих экономических, социальных и политических процессов, как конечную цель революции, ее возможный и вполне достижимый, по его убеждению, результат. Уинстэнли не игнорирует, а, напротив, учитывает достигнутый экономический, социальный и политический прогресс; он хочет лишь углубления, развития происходящей революции, доведения ее до революции в собственности. В сущности, того же добивались и требовали демократические низы, составлявшие ударную силу в войне за независимость, против феодализма в ходе американской революции XVIII в. Первые тенденции сделать революцию радикальной проявились еще в 60-х годах в движении так называемых "регуляторов". Это - самое начало революции, и требования регуляторов носят еще типично антифеодальный характер. Они не замахиваются на собственность вообще, выступая лишь против феодальных институтов первородства и неотчуждаемости владений, за пропорциональное представительство в провинциальных органах власти и отмену ренты. Главный лозунг самого мощного восстания "регуляторов" в 1765-1766 гг. - равенство прав на землю для всех, естественное право бедного на равное владение землей с богатым. Особенности развития буржуазной революции в Северной Америке (тут немаловажную роль сыграло наличие свободных земель на западе страны, служившее своего рода отдушиной при обострении классовых конфликтов) обусловили тот факт, что движение демократических низов не получило здесь большого размаха. Но примечательно, что и в таком виде оно порождает недвусмысленное стремление состоятельных классов, в частности купечества, поставить наиболее радикальные элементы движения под свой контроль. Английский историк Е. Робсон пишет: "Каждый купец, который боялся анархии и был заинтересован в безопасности интересов своих растущих предприятий, был слишком расположен в пользу закона, порядка и торговли, чтобы быть сбитым с толку стремлением к свободе, особенно к такой свободе, как ее понимали низшие классы, услугами которых они пользовались для увеличения своего собственного богатства". "Подонки общества" слишком беспокоили состоятельных на протяжении всего развития революции. Результаты революции не удовлетворили массы. Это выразилось уже в начале 80-х годов в многочисленных стихийных выступлениях народных низов против их ближайших врагов - судов, государственных чиновников, законодательных учреждений. Восстания эти выражали прежде всего отчаяние голодных масс, но не только его; в них и противоборство оборотной, антинародной стороне буржуазной демократии. Наиболее сильным было восстание под руководством ветерана войны за независимость Даниеля Шейса (осень 1786 г.). Как и повстанцы кануна революции, бедняки, руководимые Шейсом, называли ^себя "регуляторами". Они выдвинули те же требования: равное распределение земель и богатств, отмена долгов и справедливое судопроизводство. Но теперь эти требования были направлены уже против буржуазного правопорядка: народ настаивал на реальном осуществлении равных гражданских прав и новом перераспределении собственности. Это была попытка углубить революцию плебейскими методами, подобная той, которую до "регуляторов" Шейса предприняли "диггеры" и "левеллеры" в Англии в XVII в. и которую после них предпримут "бешеные" во Франции. Правда, в данных условиях она не нашла своего теоретического выражения: мы не имеем основания говорить о рождении в ходе американской буржуазной революции социалистических идей. Стихийность, неорганизованность были выражением политической незрелости народных масс. Но характерно, что после восстания Шейса американская буржуазия сильно поправела: опасность новой революции начинает беспокоить даже таких буржуазных революционеров, как Д. Вашингтон и С. Адаме. В среде состоятельных растут требования усилить власть правительства, создать "крепкий барьер против демократии", не допустить "излишеств демократии". То, что достаточно зримо пробилось в "Законе свободы" (1652) Уинстэнли и что не нашло своего теоретика в условиях американской революции, приняло значительно более четкую форму в условиях Великой французской буржуазной революции. Подводя первые ее итоги, Гракх Бабеф придал определенную форму требованиям плебейских масс, участвовавших в революционном движении, однако неудовлетворенных его результатами. То, за что отдали свои жизни многие санкюлоты, совершившие революцию, он воплотил в своем творчестве, своих проектах и планах. Теория Бабефа четко отразила качественно новые моменты, тенденции самой социально-экономической действительности, новые запросы, родившиеся в процессе резкого столкновения классовых интересов и выступившие наружу в момент наибольшего обострения противоречий. Бабувизм появился не на пустом месте в отношении не только социальных, но и теоретических предпосылок. Одним из ближайших идейных предшественников Бабефа был Ф. Буассель. В "Катехизисе человеческого рода", еще в самом начале революции, в 1789 г., он выступил с резкой критикой устанавливающихся, по сути капиталистических, порядков и - в отличие от многих предшествовавших мыслителей - выразил уверенность в возможности полного переустройства общества, полной ликвидации частной собственности. Средства этого переустройства Буассель видел в создании общественных мастерских и соответствующем воспитании. Бабеф не уставал указывать на великое значение революции; она, по его мнению, продемонстрировала возможности человечества по переделке собственной жизни, явившись последним эпизодом в вечной борьбе патрициев и плебеев. Но она еще не привела к тем результатам, к которым должна была привести. Она не доведена до конца, ее надо продолжать и развивать до тех пор, пока она не найдет своего подлинного завершения. Возникновение в ходе революции "новых форм правления" - далеко не то же самое, что "полное преобразование общества" в интересах народных масс. Необходимо достижение "не только равенства в правах, но и достойного благосостояния, равного обеспечения всех физических потребностей, всех социальных преимуществ, справедливого вознаграждения за труд, который каждый отдает общему делу". Вполне понимая ограниченность и даже антинародность итогов революции, Бабеф выдвигает цель - дополнить революцию властей и авторитетов несравненно более справедливой революцией, конечным результатом которой явилось бы беспристрастное распределение собственности и просвещения. Французская революция была предпринята в интересах большинства. Интересы большинства побуждали преклоняться перед ней, пока существовала надежда, что желанная перемена к лучшему произойдет в действительности. "Интересы большинства побуждали к тому, чтобы возненавидеть революцию, как только стало ясно, что ее конечный результат есть перемена в еще худшую сторону. Те же интересы большинства побуждают нас начать новую революцию, которая, согласно нашему желанию, должна быть последней и конечная цель которой - превратить самое худшее в совершенное благо". Суть этой последней революции - уничтожение частной собственности, главного источника всех бедствий, тяготеющих над обществом. Вопреки мнению, традиционному для буржуазной науки, бабувизм - это не столько апология насилия, сколько именно стремление, углубляя революцию, превратить ее в "счастье для всех". И именно в этом углублении революции, конкретизирующемся в системе предлагаемых практических мер, Бабеф видел путь к новому, подлинно справедливому обществу. Итак, если учение Мюнцера выступило как "гениальное предвосхищение" социализма, то уже Джерарда Уинстэнли и еще в большей степени Гракха Бабефа можно назвать основоположниками собственно социалистической мысли. То, что отделяло Уинстэнли и Бабефа от их более или менее близких предшественников,- конструктивная критика буржуазной революции и капитализма - объединяет и характеризует всех представителей утопического социализма независимо от того, к какой его школе или направлению они принадлежат (представляют ли течение религиозного, этического или философско-рационалистического социализма, склоняются ли к анархизму, федерализму или выступают как сторонники государственной централизации). Многокачественные различия, выступающие внутри утопического социализма в ходе его исторического развития, нимало не ликвидируют главной его черты - позитивной антибуржуазности. Эта черта вполне определенно выступает, например, уже у одного из родоначальников утопического социализма - Бабефа, проявляясь, в частности, в отмежевании от идеи возврата человечества к "естественному состоянию", столь свойственной его предшественникам, а также в положении бабувистов о необходимости "призвать науки к облегчению человеческого труда путем изобретения новых машин и усовершенствования старых". Все паразиты, пользующиеся сейчас излишним, говорил Бабеф, обвиняют нас в том, что мы хотим вернуть общество к варварству. Они называют нас вандалами, желающими уничтожить науки, искусство и индустрию. В действительности наука, искусство и индустрия не только не погибнут - они получат новый импульс к своему развитию. 3. АПОГЕЙ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В зависимости от отношения к вопросу о путях, формах и методах установления нового общества, от характера решения проблем классовой борьбы, революционного насилия, гражданской войны и т. п. утопические социалисты делятся, грубо говоря, на сторонников мирного и сторонников насильственного способа общественных преобразований. Однако и тех и других объединяет понимание того, что политическая революция буржуазного типа не только не приводит к социальному равенству, но и во многом направлена своим острием против совершающего ее народа. Поскольку буржуазная, антифеодальная революция принимает форму кровавого террора, а это, по мнению большинства утопических социалистов, негуманно, связано с большими человеческими и культурными издержками, постольку социалисты ищут новых, иных средств социальных преобразований - в виде ли иллюзорной для их времени "мирной революции" или в форме выдвижения определенных гарантий того, чтобы развязываемые в ходе революции страсти не нанесли вреда, ущерба самой революции, самому народу. Указание на ограниченность "политической революции" и противопоставление ей желанной "социальной революции" - характерные особенности социалистических учений в отличие от буржуазного демократизма. В этом отношении великие социалисты начала XIX в.- Сен-Симон, Фурье и Оуэн, давшие качественно иную по сравнению с Бабефом трактовку путей к социализму, выступают как его прямые наследники и продолжатели. Так, патриархами социализма Сен-Симона и Фурье делает не идея общественной, общенародной собственности, которой у них не было, а признание ограниченного, хотя и естественного, характера совершившейся буржуазной революции - "ужасного, но благотворного по своим результатам кризиса" - и острая критика капитализма с точки зрения идеала такого общества, где не будет разделения на трудящихся и эксплуататоров, не будет подчинения народа кучке заправил, владеющих всеми богатствами страны, узурпировавших государственную власть, с точки зрения ассоциации, где всех будет объединять общий интерес. Утопический социализм в его высшей форме не только указывал на возникающие в буржуазном обществе и раздирающие его противоречия, но и определял - в меру зрелости этих противоречий, социальных антагонизмов, конфликтов и отражающего их развития науки той эпохи - пути и способы их разрешения и преодоления на основе экономических, социальных, политических и духовных процессов, явившихся результатом, следствием именно начавшегося буржуазного развития. В целом утопический социализм, выступивший как теоретический источник научного социализма, представляет собой совокупность учений, утверждающих не только желательность, но и возможность ликвидации антагонистических общественных порядков, строя эксплуатации и угнетения трудящихся и установления - на основе тех достижений цивилизации, которые нес с собой капитализм, будь то высокий уровень технического и промышленного развития, либо развитие демократии, взлет науки и т. д. (разные мыслители подчеркивали значение того или иного из этих факторов),- нового типа общества, где будет осуществлено не только формально-правовое (как в буржуазном обществе), но полное социальное равенство людей, где отсутствуют эксплуатация человека человеком и все иные формы общественного неравенства. "Все, что есть хорошего, мудрого, великого, несовместимо со строем цивилизации",- писал, например, Фурье. Открытие законов движения призывает нас проникнуться отвращением к строю цивилизации, а не исправлять его". "Ошибка людей нового времени заключается в том, что они хотят получить кусочек за кусочком все те блага, которые следует ввести коллективно и одновременно путем ассоциации. Это... верх непоследовательности - пытаться усовершенствовать цивилизацию... Единственная задача социального разума - искать выход из строя цивилизации, а не совершенствовать его". В поисках этого выхода Фурье вместе с тем отнюдь не сбрасывает со счета того рационального, что было развито в эпоху капитализма: "Впрочем, цивилизация занимает в лестнице движения важное место, ибо именно она создает движущие силы, необходимые, чтоб открыть путь к ассоциации: она создает крупное производство, высокие науки и изящные искусства. Нужно использовать эти средства, чтобы подняться выше по социальной лестнице". Такова была принципиальная позиция истинного социалиста. Фурье, и Сен-Симон на первое место ставили преобразования именно в сфере собственности. "...Наиболее важный вопрос, подлежащий разрешению, это вопрос о том, как должна быть организована собственность для наибольшего блага всего общества в отношении свободы и в отношении богатства" - так писал А. Сен-Симон. Если хотя бы бегло коснуться вопроса о своеобразии каждого из трех выдающихся социалистических мыслителей, то следует, прежде всего отметить: в работе "Развитие социализма от утопии к науке" Энгельс особо выделил из всего идейного богатства, оставленного Сен-Симоном человечеству, его мысль о том, что в будущем "политическое управление людьми должно превратиться в распоряжение вещами и в руководство процессами производства, т. е. мысль об "отмене государства"...". Далее Энгельс писал: "Если у Сен-Симона мы встречаем гениальную широту взгляда, вследствие чего его воззрения содержат в зародыше почти все не строго экономические мысли позднейших социалистов, то у Фурье мы находим критику существующего общественного строя, в которой чисто французское остроумие сочетается с большой глубиной анализа... Он беспощадно вскрывает все материальное и моральное убожество буржуазного мира и сопоставляет его с заманчивыми обещаниями прежних просветителей об установлении такого общества, где будет господствовать только разум, такой цивилизации, которая принесет счастье всем,- с их заявлениями о способности человека к безграничному совершенствованию... Ему первому принадлежит мысль, что в каждом данном обществе степень эмансипации женщины есть естественное мерило общей эмансипации. Но ярче всего проявилось величие Фурье в его понимании истории общества... Фурье... так же мастерски владеет диалектикой, как и его современник Гегель". Что касается Оуэна, то тут в первую очередь надо обратить внимание на то, что под свой социальный идеал он пытается подвести уже не только философское, но и экономическое основание. Он положительно оценивает развитие крупного, машинного производства. Особо подчеркивая ту мысль Оуэна, что происходящие при капитализме изменения в производстве "являются подготовительными и необходимыми ступенями, ведущими к великой и важной социальной революции". Огромная производительная сила машин, полагал Оуэн, "должна и могла бы быть при правильном руководстве одним из величайших благ вместо того, чтобы быть проклятием для людей". Но этого возможно достигнуть в условиях только такого общества, где будет существовать единство интересов, то есть только тогда, "когда машины будут принуждены работать для людей, а не против них". В общем Сен-Симон, Фурье и Оуэн, участвовавший в конце своей жизни в чартистском движении, дают в совокупности классическую разработку идей утопического социализма. Следует сказать то, что эти три великих социалиста начала XIX в. резко выступают против политической революции и хотят достигнуть своей цели мирными, ненасильственными средствами, взывая к сильным мира сего; что они во многом расходятся друг с другом и даже временами резко нападают друг на друга, хотя "общим для всех троих является то, что они не выступают как представители интересов исторически порожденного к тому времени пролетариата. Подобно просветителям, они хотят сразу же освободить все человечество, а не какой-либо определенный общественный класс в первую очередь. Как и те, они хотят установить царство разума и вечной справедливости". Существенным элементом представлений социалистов-утопистов о будущем является идея перестройки отношений собственности в направлении ее обобществления, и в этом их принципиальное отличие от так называемых эгалитаристов, представляющих идеальный строй в виде общежития равных собственников. В зависимости от трактовки характера будущего строя утопические учения можно разделить на две основные группы. Представители социализма (понимаемого в специальном, производном от представлений о социальном идеале смысле) выступают за коренную перестройку социально-экономических отношений в интересах народных масс, однако сохраняют в той или иной мере в своем идеале частную собственность. Так, Сен-Симон, хотя и стремился к преобразованию производства таким образом, чтобы "в наикратчайшее время и наиполнейшим образом улучшить моральное и физическое состояние наиболее многочисленного класса", все же не поднимал руку на частную собственность; ему представлялось, что развитие науки, морали, производства само по себе может привести к созданию общества социальной справедливости. А "если исчезнут вдруг границы полей и не будет больше собственности,- писал он,- каждый захочет захватить все". Учитываются права собственников и в фаланге Фурье: здесь доходы распределяются таким образом, чтобы пять частей доставались труду, т. е. непосредственным производителям, четыре - капиталу, три - таланту. Сторонники коммунизма считают, что единственным собственником средств производства должно быть общество, как бы оно ни понималось: население всего земного шара, трудящиеся какой-либо страны, жители города-государства, члены артели или крестьянской общины. При этом некоторые из утопических коммунистов сохраняют в своем идеальном обществе личную собственность, во всяком случае на предметы потребления, и в этом смысле являются противниками уравниловки. Так, Оуэн, считавший, что в будущем обществе "все... превратится в общественное достояние", делал, однако, исключение для "предметов чисто личного обихода...". Другие утопические коммунисты исключают какую бы то ни было личную собственность, и тогда перед нами выступает концепция всех и все уравнивающей общности "имуществ, очень характерная не только для ранних народных антиэксплуататорских утопий, но и для ряда социально-утопических систем нового времени. Эта концепция, устанавливающая в будущем одинаковость жизни и "равное счастье" всех, означает в конце концов провозглашение совершенного, абсолютного, будто бы природного равенства сведенных к минимуму человеческих потребностей. Грубый, неразвитый, аскетический, уравнительный коммунизм - вот названия, наиболее подходящие для такого рода учений. Представляя собой вульгарное, примитивное, одностороннее, негуманное и даже антигуманное решение проблемы взаимоотношения общества и личности, утопический уравнительный коммунизм - в отличие от утопического социализма и коммунизма, провозглашавшего в тех или иных формах принцип совпадения, гармонизации индивидуального и коллективного,- выступает как учение, выдвигающее в качестве идеала полное подчинение личности, индивидуумов некоему абстрактному "обществу равных" - государству как таковому, общине и т. п. Сосуществование двух тенденций в социально-утопической общественной мысли прошлого - уравнительно-коммунистической и подлинно социалистической (коммунистической), их переплетение, взаимопроникновение и острая борьба обусловили чрезвычайно противоречивый характер развития утопического социализма в широком истолковании этого понятия. Различение в истории социально-утопических идей утопически-социалистической (коммунистической) и уравнительно-коммунистической тенденций имеет, помимо всего прочего, тот смысл, что позволяет более точно определить традицию, наследником которой выступила теория научного коммунизма К. Маркса и Ф. Энгельса, утверждавшая необходимость замены классово антагонистического общества не просто обществом равных , а такой ассоциацией, "в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех". Для западноевропейских утопических социалистов, следующих за Сен-Симоном, Фурье и Оуэном, при всем их разнообразии, в значительной степени становится характерным стремление найти (либо возвести) непосредственное основание будущего строя в самой исторически данной действительности. Этот поворот к "реализму" (а на самом деле в большинстве случаев отказ от стремления к социалистическому будущему человечества во имя сиюминутного эффекта) приводит, с одной стороны, к различным формам социального экспериментаторства (пример тому - колонии "икарийцев", последователей и сторонников Этьена Кабэ, в США) и, что еще более типично, социального реформизма (вспомним, в частности, об идеях, предложениях и деятельности Луи Блана), пытающегося так или иначе убедить буржуазию, правящие ее группировки в необходимости крупных социальных преобразований. С другой стороны, этот поворот приводил некоторых представителей немарксистского социализма к абсолютизации отдельных моментов и форм революционного движения (творчество и деятельность Л. О. Бланки, бунтарство Вильгельма Вейтлинга, а позже - анархическая теория и практика М. Бакунина). 4. УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ В РОССИИ Обращаясь вновь к XIX веку, привлечем внимание читателей к следующему обстоятельству: в сравнительно слаборазвитых тогда странах Восточной Европы и Азии (как в наши дни - в странах Латинской Америки и Африки) утопически-социалистические учения оказываются слитыми с мелкобуржуазной, главным образом крестьянской, революционностью, выступают как крестьянский социализм. Преимущественно в форме крестьянского социализма развивалась в прошлом столетии и утопически-социалистическая мысль России. Ее рождению в этой исторически своеобразной форме предшествовали здесь - в плане духовного развития - и социально-утопические искания отдельных представителей угнетенных крестьянских масс, мечтавших о свободе и уничтожении эксплуатации и выражавших эти свои мечтания в виде разного рода еретических учений и произведений фольклора , и глубокие размышления первых российских сознательных революционеров из дворян - А. И. Радищева и декабристов (а среди последних в особенности П. И. Пестеля) об опыте и противоречивых последствиях революций XVII-XVIII вв. в Англии, Северной Америке и Франции, и сочувственное обращение А. И. Герцена и Н. П. Огарева в начале 30-х годов XIX в. к идеям сенсимонизма и фурьеризма, сопряженное с самостоятельной критической оценкой западноевропейской действительности. В 40-е годы наиболее яркие представители русского утопического социализма (А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. Г. Белинский, М. В. Петрашевский) стремятся дать идее социализма более или менее цельное философское обоснование, "опереть" ее, во-первых, на антропологическую идею "природы человека", полной реализацией которой только и может быть социализм, во-вторых, на историческую диалектику, логику мирового разума, понятого как дух человечества, изначально стремящегося будто бы к строю равенства. Уже в это время русские социалисты подмечают некоторые существенные черты ограниченности западных систем утопического социализма и коммунизма, в частности присущий некоторым из них дух уравнительности. Основной особенностью русского утопического социализма последующего времени является попытка "навести мосты" (выражение Герцена) между идеалом и реальностью, будущим и настоящим. Это выражается в поисках зародышей социализма в самой социальной ткани, в стремлении связать идеал с данными наук об обществе - истории, политэкономии, что обусловливает пристальное внимание к проблемам экономического и политического развития (это отчетливо видно уже в произведениях Белинского и Герцена 1847-1848 гг., а также в статьях В. А. Милютина 1847 г. и в речах Петрашевского 1849 г.). Такое направление социально-теоретических исканий и привело к возникновению и разработке своеобразной разновидности утопического социализма - так называемого "русского", общинного или "крестьянского" социализма, народничества, в рамках которого в основном и происходило развитие утопического социализма в России второй половины XIX в. Один из основоположников народничества - Герцен, усмотревший в сельской общине, или, как он иногда выражался, в "аграрном коммунизме" русских крестьян зародыш будущего социалистического общества, писал в 1866 г.: "Мы русским социализмом называем тот социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владенья и общинного управления,- и идет вместе с работничьей артелью навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще и которую подтверждает наука". Идеи народнического социализма активно разрабатывали также Н. Г. Чернышевский (в 1857-1859 гг.), Н. П. Огарев, а позже - П. Л. Лавров, П. Н. Ткачев и Другие. Крестьянский по характеру представляемых в этой утопии интересов, народнический социализм отличался от крестьянского социализма периода феодализма тем, что он уже прямо противостоял именно капиталистическому прогрессу. Двойственная природа крестьянства как промежуточного класса капиталистического общества проявляется в народническом социализме самым наглядным образом. "Утопия народников и трудовиков,- писал В. И. Ленин,- есть мечтание мелкого хозяйчика, который стоит посередке между капиталистом и наемным рабочим, об уничтожении наемного рабства без классовой борьбы". "Человек будущего в России - мужик, думали народники, и этот взгляд вытекал неизбежно из веры в социалистичность общины, из неверия в судьбы капитализма". Некоторые народники прямо писали о своем стремлении увековечить общинно-артельные порядки. Однако вот что необходимо отметить: в целом домарксистский социализм в России не сводится к народничеству; внутри социалистической мысли имела место и критика идеализации сельской общины и русского крестьянина, мужика как "носителя" социализма, как "человека будущего". Некоторые мыслители, отнюдь не разделявшие народнических иллюзий, но являвшиеся по убеждениям своим социалистами (например, Д. И. Писарев), развивали положения об относительной прогрессивности капитализма, необходимости крупного промышленного производства как обязательной основы будущего общества, о длительности и многовариантности путей к социализму, о крайней сложности форм и способов его установления. Наиболее глубокая концепция социализма была выдвинута Н. Г. Чернышевским, которого В. И. Ленин характеризовал как "величайшего представителя утопического социализма в России". Определяющую роль в повороте Чернышевского, как и других русских революционно-демократических мыслителей 60-х годов, к историческому реализму, к стремлению обосновать социалистический идеал, исходя из фактов самой действительности, сыграли революционные события в Европе 1848-1849 гг. До чрезвычайности обострив и обнажив общественные антагонизмы, они обратили взоры русских социалистов-шестидесятников к реальной общественной жизни. "Организация общественных отношений" становится у них важнейшим предметом размышлений и изучения. "Благодаря историческим трудам последнего времени и еще более новейшим событиям в Европе мы начинаем немножко понимать внутренний смысл истории народов..." - констатировал Н. А. Добролюбов. Стремление разобраться в исторической действительности как таковой вело к тому, что акцент в рассуждениях русских социалистов этого поколения делался на том, чтобы из самой жизни выводить теорию, а не просто пытаться объяснить историю посредством какой-либо философской доктрины. Если в целом для домарксистского утопического социализма было характерно стремление a priori изобретать формулы "решения социального вопроса", то в творчестве Чернышевского и его ближайших соратников очень сильной оказывается противоположная тенденция, приближавшая их к научному социализму,- анализ ведущих тенденций развития самой объективной действительности. Исходным пунктом всех рассуждений об обществе должно быть, по Чернышевскому, настоящее. Конечно, это не исключает догадок и гипотез относительно будущего, особенно таких, которые имеют "очень сильную степень вероятности", почти равняющуюся "несомненности". Однако всегда надо помнить, что это все-таки еще не факты, а "только выводы из признаков, указывающих на близкое осуществление известных фактов. Но чего еще нет, о том нельзя слишком много заботиться, когда есть уже осуществившиеся факты, требующие всей силы нашего внимания. Мысли о будущем, хотя бы довольно близком, имеют лишь малую степень практической важности по сравнению с обстоятельствами, влиянию которых человек уже подвергается в настоящем". Вместе с тем ориентация на настоящее не означает, полагал Чернышевский, отказа от устремленности к иным порядкам. Напротив, анализ настоящего как раз и выявляет определенную цель движения и все дело заключается в приближении действительности к этой цели, в ясном видении социалистической перспективы человечества, неизбежности краха отношений капиталистического угнетения. "Если невольничество продержалось силою рутины несколько столетий, после того как перестало быть удобною формою производства, то и форма наемного труда в передовых странах Европы, может быть, продержится еще довольно долго,- быть может, несколько десятилетий, а быть может, даже и несколько поколений. В вопросах о будущем можно определительно видеть только цель, к которой идет дело по необходимости своего развития, но нельзя с математической точностью отгадывать, сколько времени потребуется на достижение этой цели: историческое движение совершается под влиянием такого множества разнородных влечений, что видно только бывает, по какому направлению идет оно, но скорость его подвержена постоянным колебаниям..." В обязанность человека, озабоченного судьбами человечества, входит постоянно иметь в виду, держать в уме эту цель, сообразуя с ней свои действия: "Близка или далека цель, все равно, нельзя выпускать ее из мысли, нельзя, потому что как бы далеко ни была она, ежеминутно представляются и в нынешний день случаи, в которых надобно поступить одним способом, если вы имеете эту цель, и другим способом, если вы не имеете ее". Но какова же эта цель исторического процесса? Согласно Чернышевскому, ее обнаруживает главная тенденция самого экономического развития - возрастание обобществления труда, рост крупной промышленности, требующий, чтобы хозяином производства был сам труженик. Это прежде всего предопределяет неизбежность краха отношений капиталистического угнетения, ликвидации частной собственности вообще. Социализм и выступает под пером Чернышевского преимущественно как экономическая необходимость (точно так же как в свое время капитализм, принесший человечеству более высокие формы производства по сравнению с феодальным "невольничеством"). "...Чем обширнее становится размер хозяйства, тем меньше возможности одному хозяину усмотреть за постоянно возрастающим числом работников, за подробностями дела, принимающего громадную величину. Тут наемный труд даром тратит половину времени, даром пропадает половина силы, даваемой машинами. Вместо наемного труда, выгодою дела требуется тут уже другая форма труда, более заботливая, более добросовестная к делу. Тут нужно, чтобы каждый работник имел побуждение к добросовестному труду не в постороннем надзоре... а в собственном своем расчете... Это значит, что если изменился характер производительных процессов, то непременно изменится и характер труда, и что, следовательно, опасаться за будущую судьбу труда не следует: неизбежность ее улучшения заключается уже в самом развитии производительных процессов". Дело не просто в очевидных экономических преимуществах крупных предприятий перед мелкими, считал Чернышевский, эти преимущества реализуются уже и при системе наемного рабства, хотя и не вполне, хотя и в противоречивой форме. Цель исторического развития отчетливо обнаруживается в том, что "человечество, действительно, идет к заменению вражды, принимающей в промышленных делах форму конкуренции, товариществом, союзом", что "экономическая история движется к развитию принципа товарищества...". Зародыши, начала будущего обнаруживаются Чернышевским в самой экономической ткани настоящего: "...в сфере громадных предприятий стала все сильнее и сильнее выступать тенденция, противоположная безграничному праву частной собственности (укажем развитие этой тенденции по двум направлениям, известным каждому: акционерные общества захватывают все больше и больше места в промышленной деятельности; когда частная собственность мешает осуществлению громадных предприятий, замышляемых акционерными обществами, закон устраняет ее с их пути посредством экспроприации, которая все больше и больше входит в законное правило и при столкновениях государственной деятельности с частной собственностью...)... Тут везде - нечто похожее на коммунизм..." Он совершенно точно фиксирует историческую обреченность частнособственнических порядков и правильно подчеркивает решающее экономическое преимущество перед ними такого строя, "когда отдельные классы наемных работников и нанимателей труда исчезнут, заменившись одним классом людей, которые будут работниками и хозяевами вместе". Чернышевского мучила проблема смыкания социалистической теории и жизни. Решение этой проблемы видится ему прежде всего на пути практического социального действия (в том числе и массового революционного), максимально соответствующего тем или иным конкретно-историческим условиям, причем действия именно в соответствии с социалистическим идеалом. "...Если были на свете гениальные мыслители (чуть ниже Чернышевский называет их; это Сен-Симон, Фурье, Оуэн.- А. В.) и нашли себе достойных учеников и приобрели популярность, то ведь надобно же положить, что или сами они, или некоторые из учеников их догадались же, кроме этих рассуждений об отвлеченной теории, поговорить и о возможном в современной действительности". Можно даже сказать, что самое существенное в разработке Чернышевским социалистического учения заключается в его трактовке путей к новому будущему, способов его осуществления. В этом и состоит основной смысл его призыва "приближать будущее". Некоторые из последующих русских социалистов-народников 70-80-х годов (П. Л. Лавров, П. Н. Ткачев и другие) обратили уже внимание на теорию научного социализма К. Маркса и Ф. Энгельса и попытались использовать ее отдельные идеи. Этим в определенной мере объясняется противоречивый, амальгамный характер утопического социализма этого времени, хотя в разработке ряда конкретных положений (место и роль государства, соотношение экономики и политики, проблемы нравственности революционера и т. п.) русская социалистическая мысль делает шаг вперед. В целом же важнейшей чертой утопического социализма в России является попытка связать вопрос о будущем социалистическом обществе с судьбами крестьянства, с ликвидацией крепостничества и самодержавия. Отмечая это, В. И. Ленин писал, что вплоть до конца XIX в. демократизм и социализм в России "сливались в одно неразрывное целое...". Утопический социализм в России был подавлен научной идеологией пролетариата - марксизмом. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Все рассмотренные нами мыслители предлагали свои формы "всеобщего благоденствия", в чем то они были похожи иногда противоречили друг другу. В заключение хочется сказать, что все утописты, будь то англичане французы, итальянцы или русские, в зависимости от исторически сложившихся предпосылок стремились к улучшению общества. Их труды несут в себе желание достижения "золотого века", в котором не будет эксплуатации одних другими, отсутствует непрерывное накопление благ у одних и обнищание других и в этом обществе у каждого человека достаточно времени для совершенствования своего Я. Следует отметить, что учения возникли в связи с теми событиями, которые происходили на родине утопистов (обнищание народных масс, революции, голод). В своих трудах они выражали протест несовершенству социального устройства общества, предлагая идею нового общества, правда слишком идеализированную. ЛИТЕРАТУРА Томас Мор "Утопия" М. Изд. "Наука" 415 с. Кампанелла "Город Солнца" М.-Л. Изд. Академии Наук 173 с. Баталов Э. Я. "В мире утопии: Пять диалектов об утопии, утопическом сознании и утопическом эксперименте". Подмарков В.Г. "Роберт Оуэн - гуманист и мыслитель". "Утопический социализм" Ред. А.И. Володина. 2 19 2 Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.  |
|
Банк готовых работ
Форма заказа
Скачать работу
экономические  Copyright © refbank.ru 2005-2024
Все права на представленные на сайте материалы принадлежат refbank.ru. Перепечатка, копирование материалов без разрешения администрации сайта запрещено. |
|